— Экие вы. Как догадались?
— По запаху. От вас пахнет овчарней. И топаете вы громко — все кусты, наверное, переломали…
— Вот оно что… А у нас на деревне совсем нет овец. Зато есть коровы, мои любимицы. Ни ссор у них, ни грызни. Знай жуют себя траву и жуют. Благодать.
— Вы — армейцы, — Лучик, похоже, их не боится. — Вас наняла пророчица? Чтобы закончить то, что начнёт Очищение? Или продолжить — в случае его неудачи?
— Не волнуют меня никакие чищенья, беляночка. Нам посулили звонкую монету за жаркое из конфедератов. Деньги нужны завсегда.
— И ради них вы убьёте?
— Ну да. Наши предки, прежние армейцы, так часто делали. Ремесло прародителей, традиция!
— Наёмничество. Понятно.
А? Пока я осмысливаю новое для себя выражение, первый армеец спрыгивает со своей стальной повозки и с хрустом потягивается.
— Ехали три дня, — заявляет он внезапно утомлённым голосом. — Жравши одни сухари. Красавица, будь ласка, принеси что-нибудь пожевать. Горяченького. Чтобы разогреться, так сказать, перед тем самым… А братишку своего отправь к карге. Дрыхнет она, что ли?
— У меня есть предложение. Я заплачу вам вдвое больше, чем пророчица, если вы вернетесь обратно.
Стук его изумлённо щелкнувшей челюсти слышен, наверное, на всю деревню.
— А ты кто здесь, красавица? Местный казначей, что трясёшь деньгами? Или дочь какого-нибудь богатея? И не боишься, что этим навлечёшь на себя недовольство? Нам ведь тоже проблемы не нужны. Раз договорились — сделаем. Ну, а как за невыполнение обязательств карга нашлёт на нас мор? Северные все от него повымерли. Мы — не хотим.
— Втрое. И сделаете вид, что сбились с пути.
— Что-то мне не верится, что у тебя столько монет. Сначала хочу их увидеть. Звон-звон, покажи.
— Вот, — Лучик стучит ногтём по металлу своего огнестрела. — И ещё три таких же. Там, в деревне, у моих друзей. По существу говоря, они стоят гораздо дороже. Да вы, я полагаю, это и без меня понимаете.
Армейцы — солдаты. Те, кто знает толк в оружии лучше, чем какое-либо иное племя. Человек молчит, наверняка разглядывая, размышляя и прицениваясь. Его спутники не встревают.
— Зверь на вид. Равк, хищник… Но вид — одно, сила — другое. Увижу, как стреляет, скажу, что придумал.
— Это легко. На ком показать?
— Только не на нас! Мы люди обидчивые… Вон, сколько воронья. Чем не мишень?
— Не буду. Пусть летают.
— Любишь зверушек? Слыхал, Лес! Добряки они добренькие, оказывается… Вот почему все ваши охотники горькие пьяницы. Заливают совесть свою страдающую… Хах!
— Там, на горке, сухое дерево. Смотрите.
Я поворачиваю голову в нужном направлении, судя по движениям Лучика у моего правого бока. Она прицеливается. Волна холодной деловитости касается меня, как влажный язык.
— Тик, два, три, — считает армеец. — Ого!
Скупой плевок выстрела вонзается в воздух. Где-то выше и дальше с громким деревянным треском разлетается щепа, а за ним следует сползающий грохот и удар, приглушённый травой.
— Ого, — повторяет наш собеседник. — Это лучше, чем в ворону. Там бы мясо во все стороны, как дождь.
— Разрывные. Полная обойма на тридцать. И две запасных. Но заставить вас не могу, конечно…
В голосе Лучика небрежность. Держится так, будто не особо заинтересована в сделке. На любой ярмарке выторговала бы всё, что захотела, да ещё и деньги бы остались.
— Сколько таких у вас, ты говоришь? Четыре? Но откуда?
— Прежние.
— Если бы мы жили, где живёте вы, мы бы тоже ходили в каменный город. И тоже нашли бы… Вы там нашли?
— Завидовать плохо.
— Дерзишь.
Я напрягаюсь. Армеец смеётся.
