контакте. Он пришел не один, а в сопровождении своего масонского шефа генерала Голеевского.

Голеевский сказал, что их организация вступила на путь патриотической борьбы и, в частности, он очень просит меня помочь Игорю; я сделал бы это и без его просьбы. Игорь прибавил, что его мечта — вернуться в Россию и быть там полезным работником. Я ответил, что его участие в борьбе откроет этот путь, и назначил ему свидание с представителем FTPF.[1086] Свидание состоялось, он понравился и был введен в группу разведки. Работа его шла с большим успехом; об этом я еще буду говорить. Иной исход имело обращение по тому же поводу Филоненко. Он был осмотрен, изучен, и с моим мнением относительно него ответственные лица согласились.[1087]

В какое-то утро появился неожиданно Филоненко и сообщил мне, что к нему пришел Савинков-сын и предложил ему писать военные обзоры для «Русского патриота».[1088] В тот же день пришел один из лагерных пораженцев, настроившихся после Сталинграда патриотически, и сказал, что на квартире у Маклакова некий Брестед раздавал участникам «подпольного комитета» номера «Русского патриота». Вечером пришел Кривошеин и сообщил о том же.

Итак, вот она, связь с советской организацией, но какой организацией? Если я, человек посторонний ей, в один и тот же день из трех различных источников узнаю о ее деятельности с именами участников, значит, что она, с конспиративной точки зрения, ничего не стоит. И притом из этих трех источников два подозрительны во всех отношениях.

Я сказал Игорю, что участие его в разведочной работе FTPF исключает для него всякую возможность вхождения в какую бы то ни было другую организацию — тем более такую, где провалы неизбежны по самой постановке дела. Он со мной очень быстро согласился, но, как выяснилось потом, не послушался. Вместе с тем я просил его предупредить, кого надо, о том, что вокруг организации слишком много болтовни и, в частности, относительно полной неуместности привлечения Филоненко. С этим он был вполне согласен.[1089]

Вместе с тем через аппарат FTPF я стал выяснять, является ли организация «Русского патриота» самочинной или же связана с советским представительством в Алжире. Ответ был, что связана и одобрена. Оставалось только пожать плечами.[1090]

В 1943 году Пасха приходилась на 25 апреля, и мы с тобой поехали на пасхальные каникулы в Acheres, возвращаясь лишь для регистрации в Париж. К сожалению, день регистрации был перенесен с четверга на понедельник, что создавало для нас некоторые неудобства. Приходилось выезжать из Acheres в пятницу и возвращаться в понедельник: терялся один день.

Погода стояла на редкость хорошая. Цвела сирень, было тепло, и мы проводили на воздухе, в легких костюмах, все свободное время: ходили за ранними грибами, за ландышами. Отъезд наш был назначен на 1 мая, пятницу. Мы просыпаемся рано утром: холод. Открываем ставни: все бело, идет снег, и им запорошены все фруктовые деревья, поверившие теплу и покрывшиеся преждевременными цветами. Так на этот год погибли все фруктовые надежды.

Мы вернулись в Acheres на Pentecote. Если в предыдущем году этот праздник приходился на 24 мая, и для земляники было слишком рано, то в 1943 году — на 13 июня, и мы нашли землянику в полной зрелости. Я уже описывал, как мы бродили в лесу, залезали в самую гущу колючек, которые впивались и в руки, и в ноги, как нас жгло солнце, а из-под ног вылетали фазаны, тоже любители земляники.

Скоро мы нашли среди леса, почти без дорожек, никому не известные вырубки и там набирали за короткое время по 2–3 литра земляники — прекрасного подспорья при отсутствии всяких других фруктов и даже в их присутствии. А в том году парижский рынок был изумительно беден в этом отношении: все поглощали немцы. Так мы провели еще одну солнечную незабвенную неделю.[1091]

Приблизительно в середине июля 1943 года мы с тобой снова покинули Париж, чтобы провести в Acheres летние каникулы. Нам не удалось получить места в car vert, и часов в пять вечера мы прибежали на Gare de Lyon. В поезд мы попали, но автобус оказался на этот день отмененным, и мы пошли пешком через лес.

Для меня сразу стало ясно (и это напугало), что идти тебе трудно, и мы шли с крайней медленностью, постоянно отдыхая. К тому же начал накрапывать дождь, стемнело, и в темноте под дождем все в лесу стало неузнаваемым. Когда мы пришли на главный перекресток, то никак не могли распознать, какая из пяти дорог — настоящая. После долгих колебаний и переговоров я выбрал наудачу, и выбор оказался правильным. Скорость нашего движения все замедлялась, и только когда мы вышли из леса и стало ясно, что Acheres перед нами, ты несколько ободрилась.

Мы прибыли к дому M-me Leclerc к 11 часам ночи. Она открыла нам не сразу — с воркотней и рассуждениями. Мы сразу затопили, поели и, ничего не убирая, легли спать. Это путешествие долго меня заботило. Я понимал, что в твоем организме что-то неблагополучно, чувствовал свое бессилие и с опасениями думал о будущем.[1092]

Жизнь наша организовалась по шаблону предыдущего года с той лишь разницей (я уже упоминал ее), что днем регистрации в комиссариате стал понедельник вместо четверга, и это доставляло нам некоторые затруднения с приездами и отъездами. Мы стали чаще пользоваться Gatinaise,[1093] для которой конечным пределом было Vaudoue, и нам легче было находить места для поездки в Париж. Если ранним утром не находили места в car vert, мы сразу с вещами, не заходя домой, отправлялись в Vaudoue, — тем более, что по скату и по утренней свежести путь был приятен.

По прибытии в Париж мы тут же брали билеты на обратный путь, и это избавляло нас от хлопот и забот. К тому же Gatinaise несколько разнообразило наше путешествие: маршрут был иной, чем для car vert, и публика была несколько иной. Где-то около Vaudoue расположился русский

Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату