переживал, думая об опасностях, которым вас подверг. Но нельзя было сделать иначе. Если бы я не сдался на этом пункте, из меня вытянули бы все, что только возможно. И вы видите: передышка, которую я получил, позволила мне не причинить никакого вреда нашему делу». Тут я его перебил: «Стоит ли об этом сейчас говорить? И отдавали ли вы себе отчет, что дать наш адрес было для вас равносильно самоубийству? Ведь вы помните, что там было у нас?» И вот его ответ: «Я полагался на ваш опыт, хотя у нас ничего не было уговорено, и знаете, немцы мне говорили: “А ваши друзья, вероятно, успели все привести в порядок перед уходом”». И затем он снова прибавил: «Если бы вы знали, как я раскаивался».
Drach, Freymann и девицы слушали этот разговор с удивлением и недоумением. Вскоре мы встали, простились и ушли с тяжелым чувством. Потом все, я не скажу — забылось, но смягчилось и простилось: у меня — совсем, у тебя — с постоянной занозой на этом месте. [1163]
Далее из разговоров с M-me Prenant выяснилось, что группа молодежи в лесу не просто укрывалась, но должна была вооружиться и вести партизанскую войну с немцами. В настоящий момент оружия не было и оставалось неизвестно, когда они получат его и получат ли. Партизаны ночевали в пещере, в скалистой части леса, едва ли в километре-полутора от Acheres. Серьезным вопросом для них было снабжение пищей и, прежде всего, водой: почти полное ее отсутствие является особенностью леса Fontainebleau. Как раз в этом году из-за отсутствия дождей все естественные водоемы в близкой части леса высохли и по ним можно было ходить, не замочив ног.
Дюжина молодых людей способна все-таки потребить значительное количество жидкости. Где ее брать? Acheres находился от их базы в полутора километрах, Ury — в трех, Bois-Rond — в трех, Vaudoue — в четырех. А Acheres, Meun и Ury обслуживались одним и тем же булочником, который развозил свою продукцию, знал в лицо каждого из жителей своего района, знал членов семейств, знал с точностью до 50 граммов их нужды и карточные права. Как тут сделать так, чтобы не привлечь внимание?
Принадлежавший к этой группе Laurent, сын Poli, снабжал товарищей пищей при помощи своих родителей, но все один делать не мог, и таким образом естественным самотеком члены группы начали похаживать в Acheres. Задворками они проходили к усадьбе Poli, но земледельцы рано выходят на работу и, конечно, заметили эти хождения. Да и как их было не заметить? Самотеком или по взаимному уговору все члены группы одевались в береты и канадские куртки. Очень удобны, но во всей округе их никто больше не носил, и каждый такой приход в деревню отмечался десятком глаз.
Не довольствуясь этим, три-четыре человека (по очереди ли, я не знаю) приходили ночевать в пустовавший дом Пренана. Иногда они приходили и днем, чтобы купить папиросы или табак в кабаке Besson, который как раз — напротив. Пока один покупал и при этом выпивал рюмочку, что, конечно, не грех, остальные торчали на улице у входа в пренановский дом, а его владельцы жили почти напротив, рядом с кабаком. Эта старая и очень антипатичная пара, Bellanger, высовывалась в окна, наблюдала, что делается напротив, и с возмущением качала головой: население было оповещено, что каждый дом, где оказывается помощь партизанам, подлежит сожжению.
Я несколько раз наблюдал такую сцену и несколько раз предупреждал супругов Poli, что это — опасная игра, но безрезультатно. Как-то, когда я проходил мимо, супруги Bellanger остановили меня.
Речь шла о начальнике группы Simon Poli, однофамильце здешних.[1164] Тут уж супруги Bellanger возмутились: «А этот старый, что он тут делает с мальчишками? Нет, нет, не говорите! Все это ненормально и очень опасно». С подобными же вопросами обращались к нам и многие другие жители Acheres. Среди них были сочувствующие, как наши старые друзья Ribet, и сомнительные, как Bellanger, и совсем неприятные. А сколько было таких, которые ничего не спрашивали, но все подмечали?
Мы взялись тоже оказывать помощь этой молодежи — закупками для них продовольствия, но, покупая, например, хлеб в необычном для нас количестве, я заметил чрезвычайно любознательный соображающий взгляд булочника. За хлебом приходил Andre, и мы заставили его входить к нам не с улицы, а из сада.[1165]
В один из наших приездов в Chapelle-la-Reine M-me Moulira напомнила, что нас ждут в Nonville, и мы решили туда поехать. Отъезд имел место около 8 мая — все с тем же церемониалом, т. е. пешком — велосипедом до Chapelle и оттуда с почтой. Мы прибыли утром к школе и направились с вещами в наш дом. День был жаркий и грозовой, и с меня лило из-за грузов, которые я тащил. И тут еще встретились два жандарма, которые внимательно и даже с иронией оглядели меня. Очевидно, они прекрасно понимали, в чем дело, но, как и большинство мелких служащих, воздерживались от неуместного усердия.
Мы с собой привезли некоторое продовольствие, но у нас еще не было местных связей, которыми нужно обзаводиться. Когда мы обратились к молодому Moulira, картина стала ясна: сам он был бы рад помочь нам в этом отношении, но его молодая супруга Madeleine смотрела на дело не так. Дочь мелкого торговца из Fontainebleau, она была полностью пропитана традициями жадности, скопидомства и мелочности, свойственными ее среде, и было обидно видеть это в молодом красивом существе. Относительно молока устроились на пол-литра у мэра и на литр у крупного фермера; это оказалось очень
