Естественно, баронесса заинтересовалась нами и в первые дни под разными предлогами приходила к нашей хозяйке, явно ожидая первых шагов от нас. Мы не сделали их: неизбежно пошли бы расспросы и болтовня с возможной неосторожностью с нашей стороны. А у баронессы была опасная репутация: она часто принимала у себя немецких офицеров и пользовалась разными ценными льготами — бензином свыше нормы и т. д. Мы с ней вежливо кланялись, но не дальше, и она скоро оставила нас в покое.
Километрах в четырех от Nonville находился кафельно-кирпичный завод, принадлежавший местному уроженцу, но он брал на работу преимущественно поляков: они трудились за меньшую плату, были нетребовательны и покорны. По большей части это были люди трезвые, работящие и экономные, бывшие крестьяне. Как только у них накапливались сбережения, они покупали или снимали участок земли с домом и возвращались к крестьянскому хозяйству. Но у них были большие семьи, которым нужно было жить, и хозяин не оставался без рабочих. Поняв этот механизм, он зачастую сам помогал им садиться на землю, и его завод постепенно оброс польским поселком. Мы очень заинтересовались этой колонией, часто бывали там, и в нас, русских, поляки не чувствовали врагов. С одним семейством у нас завязалась хорошая дружба, и, даже вернувшись впоследствии в Париж, мы некоторое время переписывались с ними.
С этим заводчиком, в тот приезд или один из следующих, ты познакомилась довольно неожиданным образом: отправилась за продовольствием, и на тебя, сидящую на велосипеде, напала большая черная собака и порвала юбку. Заводчик, очень сконфуженный, выбежал, чтобы удержать своего пса, и ему пришлось выслушать много неприятных вещей. Жена его пригласила тебя в дом, и, пока ты пила с ними кофе, она и ее дочь починили твою юбку и, чтобы как-нибудь задобрить, дали мешок с липовым цветом. По возвращении я, конечно, напустился на тебя: «Что же ты берешь липу? Ведь они обязаны сделать тебе новую юбку». Конечно, можно было бы этого добиться судом и даже без суда, но не в нашем нелегальном положении. Липу мы раздали в деревне, кому могли, и у нас остатки ее просуществовали год. Через месяц после этого мы познакомились с сестрой и племянницей заводчика, но об этом позже.[1167]
По-видимому, «сотрудников» в Nonville не было; по крайней мере, в противоположность Acheres мы не встретились ни с каким проявлением их деятельности. Была некая M-me Flach, которую местные жители называли Flaque — «лужа», жена военнопленного, которая пошла по рукам и докатилась до немцев, но и она, как будто, кроме своего горизонтального ремесла, доносами не занималась. Как и в Acheres, немцев в коммуне не было: они находились в шести километрах в Nemours и в шести же в Souppes.[1168] К вечеру проезжал на велосипеде унтер: проверять огни; сам я никогда его не видел.
Зато воздушное прочесывание области было весьма основательным. Немецкие авионы, как и в Acheres, постоянно и очень низко летали над лесами, следуя линии дорожек, тропинок и особенно просек. Нам рекомендовали не оставаться на виду и прятаться под деревья. Искали, очевидно, партизан и склады. После пролетов эскадрилий на деревьях, на кустах, на траве, всюду блестели под солнцем узенькие металлические полоски, смысла которых никто не понимал. Многие крестьяне набирали колоссальное количество этого материала для хозяйственных надобностей. Каких? Единственное разумное употребление его, какое я видел, — это комья из таких полосок, повешенные на фруктовых деревьях, чтобы отпугивать птиц.
Наши отношения с Люсьеном были очень хорошие. Воспользовавшись демагогическим декретом Petain, он поступил в Сорбонну и готовился к экзамену по математике для физиков и натуралистов (Mathematiques generales[1169]). Каждый вечер он приходил к нам, и мы решали задачи и проходили две-три главы курса. Он не был неспособен, но у него как-то не было привычки к порядку. Иногда Люсьен решал задачи очень хорошо, но часто запутывался по невниманию в самых простых вещах. Одновременно с этим он подготавливался к конкурсу на какую-то техническую должность, и там ему нужна была геология. Я выписал для него от «Hermann» учебник Bertin[1170] — хорошо иллюстрированный, хорошо рекомендованный, но слабый. Что ж поделаешь? Как это ни странно, но французская учебная литература чрезвычайно бедна.
Соседи у нас, и справа, и слева, были неприятные. Соседом слева был кузнец — человек сам по себе очень хороший, но вонь от его кузницы часто отравляла существование. Много раз ты говорила потом, что нам суждено жить около кузниц: в Saint-Maurice кузница, и очень вонючая, была напротив, а наш друг Eugene Deffaugt, отец Jeannette, — кузнец, и в некоторые дни до нас доносился аромат горелого рога.
Соседом справа был местный полицейский, garde champetre,[1171] он же — единственный в деревне бакалейщик, он же — продавец табака и почтовых марок, он же — почтальон. По отношению к нам у него был профессиональный интерес, но его рвение, как объяснил Lucien, умерялось двумя обстоятельствами: нашими добрыми отношениями с мэром, его помощником и секретарем, и особенно тем, что тут же скрывался его брат, разыскиваемый немцами: с этой стороны любая их полицейская операция в деревне могла навлечь неприятности. Через некоторое время, впрочем, он и его жена привыкли к нам, отношения улучшились, но у нас никогда не было полного доверия.
Заниматься чем-нибудь интеллектуальным было очень трудно, особенно тебе — при отсутствии лаборатории. Мы оба были порядочно выбиты из колеи: писать в нетопленной комнате у Фролова оказалось невозможно. В Acheres и Nonville я немного возобновил свою работу при полном отсутствии каких бы то ни было книг и пособий. Читать было нечего. В Nonville один только Chaussy имел книги: полное собрание сочинений Дюма-отца, которое, впрочем, давно перестало быть полным, так как расплылось по деревне. Мы прочитали некоторые романы вслух и даже с удовольствием, но этого было недостаточно. Предчувствуя такую ситуацию, ты, перед отъездом из Парижа, постаралась запастись работой, что вышло не очень удачно.
Pacaud направил нас к M. Vacher, директору бюро научной гигиены питания при военном министерстве. По существу дела, учреждение это должно
