кстати, потому что достать масло было нельзя. Мы снимали сливки и сбивали масло на небольшой ручной маслобойке, которую нам мило ссужала старая M-me Chaussy. От нее же мы имели овощи и особенно салат, что было ценно при отсутствии фруктов. Добывать яйца и сыр оказалось очень трудно. Мяса не было нигде: его нам присылала M-me Moulira от того же мясника из Chapelle-la-Reine. Очень редко удавалось получить кролика или цыпленка.
Мы попробовали прибегнуть к лесу как источнику грибов, но в том сезоне их было очень мало, в чем нам пришлось уже убедиться в Acheres. Походив часок, удавалось принести около десятка небольших сыроежек. Добавив к ним немного муки и два яйца, мы получали второе блюдо, не очень обильное. Первым блюдом являлся овощной суп. Третье: пряники и сухие бананы, довольно неприятные на вкус, но витамины! Их довольно много продавалось в ту эпоху без карточек: это был товар, который немцы признали негодным.
Мы очень много ходили по лесам: прежде всего пошли на большой холм вблизи деревни, который назывался «Cailloux» — «Камни», где находились сады и виноградники, принадлежащие жителям деревни. В это время года там еще ничего не было, но мы видели, что к осени будет великолепный урожай. Лес изобиловал живописными скалами и видами — не очень грандиозными, но приятными и уютными. К коммуне Nonville принадлежало еще несколько деревень, и мы осмотрели их со всех точек зрения. В нашем положении это было необходимо, и в некоторых деревнях нам удалось обзавестись хорошими связями.
Посредницей для нашей переписки являлась M-me Moulira. Она не была собственницей своей лавки, а служила управляющей одного из мелких отделений крупной кооперативной организации. К ней привозили товар из Парижа и увозили тару, и M-me Moulira могла пересылать письма так, чтобы они не шли через окрестные почтовые отделения. Для сношений с Acheres нам служила M-me Poli, которая снабжалась в Chapelle и могла пересылать нам письма через посредство M-me Moulira. В Париже наш адрес, вернее — адрес M-me Moulira, имели очень немногие, в том числе Тоня и Bruns (из лаборатории), который этим путем пересылал нам деньги, но никто из них не знал, где собственно мы живем.
Неожиданно пришла вещевая посылка от Тони: разные старые вещи, и часть их все-таки можно было утилизировать. В письме, сопровождавшем посылку, она выражала желание приехать. Жить в Париже с детьми становилось все труднее и труднее, продовольствия не было, и Тоня решила взять отпуск и прожить месяц в деревне неподалеку от нас. Ты отнеслась к этому проекту с энтузиазмом и сейчас же, с твоей обычной настойчивостью, принялась за поиски. Мы оббегали все деревни кругом и ничего не нашли: все уже было снято беженцами из Парижа. В самой деревне нам указали одну почтенную женщину, к которой должны были приехать члены ее семейства и не приехали. Это было очень любопытное знакомство.
Дом находился на перекрестке, где сходились три дороги — три улицы. Звоним, нам открывает старая женщина и вводит в «салон» — действительно, небольшой салон, обставленный лучшей мебелью и лучшими вещами. У огромного окна за занавеской стояли кресла: в одном из них проводила все время хозяйка, а в других в данный момент водворились мы. Она очень любезно осведомилась, что нас интересует; выслушала, сказала, что подумает, и предложила нам кофе с такой настойчивостью, что мы были вынуждены согласиться. Очевидно, ей хотелось поговорить, и вот начало нашего разговора:
Все это было совершенно верно, крыть нечем. Но далее, пока мы пили с ней кофе, она, не переставая, смотрела в окно, всегда через занавеску, и делала свои комментарии. От нее не ускользала никакая подробность. Проверить правильность ее рассуждений мы не могли, так как никого еще не знали, но — на первый (и второй) взгляд — все казалось точно. Мы ушли от нее совершенно устрашенными.
Сколько в каждой деревне имеется таких старух, которым нечего делать и которые — незаметно для других, через занавеску, — наблюдают чужую жизнь, делают свои заключения и потом, кто знает, путем анонимных писем и т. д. стараются эту жизнь изменить. Начиная с того момента, мы всячески избегали проходить через перекресток, что не всегда бывало легко. В конце концов помещение она не сдала, и мы нашли довольно хороший дом в километре от деревни, но Тоне, по разным причинам, оказалось невозможно приехать.[1166]
В экономическом отношении Nonville очень отличался. В Acheres имелось то, что называют замком, но это была просто кухня от прежнего замка, большая и переделанная в жилой дом. Там жил богатый человек, именовавший себя местным помещиком, как бы хозяином (chatelain), но богатство его располагалось где-то еще, земель было мало, и коммуна не чувствовала его экономического давления.
В Nonville, наоборот, был замок, и владелица его, бельгийская баронесса, владела тремя пятыми удобных земель в коммуне, и ей принадлежало много домов в деревнях. Богатый фермер, у которого мы брали молоко, был арендатором у баронессы. Она вела свою национальную политику в том смысле, что сдавала фермы преимущественно бельгийцам, которых в коммуне была уже значительная колония. Бельгийцы, чувствуя высокое покровительство, гнули нос, и местное население не любило их. За исключением Chaussy, было очень мало людей, которые не чувствовали бы руки баронессы. В Acheres, если помещику было что-нибудь нужно в мэрии, он шел к мэру, а в Nonville баронесса вызывала к себе мэра, и этот французский республиканский администратор, вдобавок левый, почтительно к ней, иностранной баронессе, являлся.
