Именно в это время у нас с тобой произошли серьезные пререкания. Тебе очень захотелось написать Игорю Кривошеину и его жене, о которых мы давно уже ничего не знали и которые также, вероятно, хотели знать, где мы и что с нами. С Игорем у нас было уговорено писать друг другу возможно меньше: письма в то время были опасной вещью. Я категорически отказался исполнить твое желание. У нас был очень длинный разговор, и в конце концов ты согласилась со мной, что лучше эту переписку отложить, пока мы не узнаем каким-нибудь путем, что у Игоря все благополучно.
Решение оказалось совершенно правильным. В тот момент, когда происходил этот разговор, Игорь еще не был арестован, но уже находился под сильным наблюдением. Его арестовали 12 июня, и на допросах он, как и Пренан и тоже для передышки, был вынужден выбросить «балласт»: признал, что с одной из обслуживаемых им организаций сносился через меня. На вопрос, где же мы находимся, Игорь совершенно чистосердечно ответил, что, по всей вероятности, — в Швейцарии. Ни нашего адреса, ни нашего приблизительного местонахождения он не знал. Что было бы, если бы тут припуталось наше письмо, я не знаю. Игорь показал себя человеком сравнительно очень сильным, но слабость всегда возможна. Обо всем этом мы узнали значительно позже.[1179]
Мы опять стали вытаскивать в сад столик и работать над нашим переводом. Почему-то он в Nonville двигался быстрее, чем в Acheres: может быть потому, что там было гораздо больше знакомств и всяких дел и нас отвлекали. M-me Leplat и в качестве хозяйки, и в качестве служанки была совершенно безупречна. Видимо, ей нравилось, что мы так дружны между собой, и, глядя на нас, она начинала иногда плакать: очень недавно M-me Leplat овдовела.
Так подошло время возвращаться в Acheres, и тут мы чуть не застряли в очень неприятном сите.[1180] Наш почтовый возница быстро проехал путь от Nonville до Nemours и покатил по главной улице. И здесь мы оказались в немецкой ловушке: улица была закрыта для движения, огромное количество всякого рода экипажей образовывали пробку, и между ними расхаживали немецкие жандармы с цепями на шее и проверяли документы. Мы вылезли и стали смотреть, нет ли пути назад: его не было. Делать нечего, приходилось стоять и ждать.
Мы ждали четверть часа. Потом ты говорила, что удивительно, как жандармы (а они были близко) не обратили на меня внимание, настолько я был бледен. Действительно, жандарм стоял неподалеку и от времени до времени поглядывал на всех, и на нас в том числе. Наконец, подошли к нам и ограничились проверкой документов автомобиля и возницы, а затем махнули рукой: можете ехать. Выехав из Nemours, я спросил у возницы, часто ли это бывает, и он хмуро ответил, что все чаще и чаще.
В Acheres мы нашли новое изменение обстановки. По-видимому, Poli наскучило каждый день обслуживать «лесных братьев», и они снова, то поодиночке, то группами, стали приходить в деревню за водой и продовольствием, из-за чего опять начались разговоры. Один раз этот вопрос обсуждался за стойкой у Besson, и отвратительный субъект, который разводил кроликов, морских свинок и другую живность для лабораторий, с раздражением сказал: «Нет, нужно принять меры, чтобы это кончилось, а то нам все сожгут немцы».
По поводу этих молодых людей к нам снова начали обращаться с вопросами, и я пошел к M-me Poli. Она ответила мне: «Что я могу поделать? Сейчас вовсю полевые работы, а муж мой — единственный работник в доме; Laurent (сын) — в лесу и как помощник лесника, и как партизан. Вы видели: мы делали, что могли, но дальше это невозможно».
«Но, — сказал я, — понимаете ли вы, какая опасность нависла над этой группой и вами? Понимаете ли вы, что, может быть, немцы уже знают все и удар последует в любую минуту? Я говорю вам: совершенно необходимо, чтобы группа перебралась в другое место. Во всяком случае, пусть Laurent уедет куда-нибудь на несколько недель». Она нервно передернула плечами: «Хорошо, я скажу мужу, скажу Laurent, но только… Только ведь он меня не послушает».
Через несколько дней приехала на день M-me Prenant и завтракала у нас. Я повторил ей то, что уже сказал M-me Poli, но она ответила мне совершенно иначе: «Я нахожу, что вы преувеличиваете страхи. В чем, в конце концов, дело? Сейчас — каникулы, и естественно, что молодые люди живут лагерем в лесу; это — туризм. От времени до времени товарищи моего сына ночуют у нас в доме. Я дам записку, что разрешила им это. В крайнем случае сама пойду и объясню все немцам. Они поймут».
Тут я совершенно вышел из себя: «Понимаете ли вы, что говорите? Вы, жена человека, которого они держат и пытают, отдадите себя им в руки, чтобы предоставить немцам возможность шантажировать вашего мужа? Вы для них — беглая еврейка. Над вашим объяснением они посмеются, так как опытны и не наивны. И вы забываете, что ваш сын для них — преступник, которого они давно разыскивают. А вы еще говорите о спортивных товарищах сына». Она смутилась: «Ну, хорошо. Я пришлю сына к вам. Поговорите с ним».
Одним из первых наших «дел» было пойти в лес и проверить землянику. Она поспела, и мы нашли всюду небывалое ее количество. По несколько часов в день мы проводили в лесу, блуждая от просеки к просеке для удовольствия, пользы и безопасности, чтобы не торчать дома. И тут мы обнаружили, что за нами следят. Следивший быстро скрывался, но нас было двое, и мы все-таки сумели его увидеть. Это был тот отставной учитель, сосед M-me Leclerc, у которого сын был в милиции. Мы заметили и другое: следят за нашим выходом в поле. Несколько раз, возвращаясь из леса, мы видели наблюдателя, который торчал там и, увидев нас, начинал медленно, как бы прогуливаясь, двигаться по дорожке. Мы показали его местным жителям: никто не знал этого человека.
Через несколько дней после разговора с M-me Prenant пришел Андрюшка. Я повторил ему все, что уже было сказано M-me Poli и его матери, и указал, что в деревне очень много говорят о них и к нам уже обращались с вопросами об этом. С раздраженной живостью он спросил: «А кто к вам
