Как в Acheres, так и в Nonville мы были частыми свидетелями воздушных боев. Союзные эскадрильи пролетали все чаще и чаще и становились все многочисленнее. Иногда навстречу им вылетали немецкие истребители, слышалась короткая очередь, потом — одиночный звук, напоминающий звон хрустального бокала, и истребитель делал штопор и падал.
В окрестностях Acheres было уже несколько сбитых самолетов, немецких и союзных: один союзный — в лесу около route des vaches,[1183] другой, союзная «летающая крепость», — в лесу около Vaudoue; два немецких истребителя лежали на поле около Meun и один из них торчал фюзеляжем вверх. Иногда авионы сбрасывали друг на друга мины, не попадали, и те взрывались около деревни. Как раз за два дня до нашего отъезда из Acheres, когда мы были в саду, над деревней происходил бой: мина со свистом проследовала вниз и разорвалась в поле недалеко от мэрии и школы.
В Nonville мы не видели боев, начиная с июля месяца. Эскадрильи пролетали беспрепятственно, и никто, глядя на них, не гадал, чьи это; все знали, что — союзники. Но бомбардировки мелких пунктов участились, и тут уже никто не понимал, в чем дело и почему союзникам понадобилось, например, разрушать ничтожный спиртной завод в ничтожном Episy.[1184]
После ряда бомбардировок этого рода в области Fontainebleau — Nemours местные жители брали карту, отмечали разрушения и с недоумением спрашивали, с кем же ведут войну союзники — с немцами или французской промышленностью? И задавался другой вопрос: «Ну, а немецкая промышленность, как с ней? Почему, после стольких бомбардировок Рура, область эта работает и работает? Или, может быть, их больше щадят, чем нас?»
Точно так же возбуждали недоумение операции в Нормандии после высадки союзников. Часто в мэрии я встречался у Люсьена с Chaussy и мэром. В коммуне уже появились беженцы из Caen,[1185] и их рассказы создавали впечатление каких-то странных ненужных операций.
По-видимому, согласованности между англичанами и американцами не было. Говорили, что с целью пробиться к западному побережью полуострова американцы с большим усердием сами себя бомбардировали и проложили себе путь через собственные войска. С тех пор я прочитал книгу Ingersoll «Top Secret», воспоминания Черчилля, воспоминания Брадлея[1186] плюс газетные и журнальные статьи, и впечатление путаницы, неразберихи остается. В первые годы после войны писали откровенно, сейчас с обеих сторон — у Черчилля и Брадлея — сплошная дипломатия и скверная политика. А все-таки, по-моему, ни те, ни другие никуда не годились.[1187]
В июле, ближе к середине месяца, у немцев появились признаки разложения, и из Nemours нам рассказали, что они на местах реквизируют велосипеды и тут же продают их обратно владельцам. Однажды, возвращаясь с Cailloux, мы увидели на мосту через Lunain,[1188] который нам предстояло перейти, трех немецких солдат, проделывавших то же самое. Долго там они не оставались, так как ограбленные предупредили деревню, и через мост никто больше не шел. Эта сцена возобновилась месяцем позже, почти перед самой эвакуацией немецких войск.
Наши операции по изысканию витаминов были перенесены на Cailloux, так как в лесах земляника уже проходила и приходилось забираться все дальше. На Cailloux же под яблонями мы обнаружили колоссальное количество огромных, каких нигде больше не видали, ягод, а над нашими головами на диких вишневых деревьях появились маленькие, но вполне съедобные вишни. На яблонях и грушах наливались великолепные плоды, обещавшие нам еще больше витаминов.
Из Acheres через M-me Moulira приходили сведения, что M-me Poli обила все пороги, чтобы получить свидание с мужем и сыном, которые находились в Fontainebleau, а потом — в Melun. Она добилась приема у Корфа, начальника местного гестапо, в мирное время — интеллигентного человека, учителя географии в гимназии, и он ей сумрачно сказал: «Мужа можете повидать; мы высылаем его в Германию. А сына видеть вам не за чем: при нем было обнаружено оружие, и он за это расплатится. Вас тоже следовало бы расстрелять». В течение нескольких минут она действительно повидала мужа, который был в ужасном виде и ужасном состоянии. Пришли новые сведения и про Пренана: из Cherche-Midi его вернули в Compiegne, и это значило, что он — накануне высылки в Германию.
В начале августа как-то рано утром прибежала M-me Leplat, взволнованная и с большой новостью: американцы прорвались к Rennes и идут дальше. Куда? Мы посмотрели на карту: очевидно, речь шла о попытке отрезать Bretagne. Но… что же немцы? Значит, их сопротивление лопнуло, если, отстаивая до Granville[1189] каждый километр, они дают теперь возможность союзникам делать в день по 20–30 километров. Это открывало надежды и перспективы. Но, если немцы лопнули, зачем это движение к Vannes[1190] и Brest? Зачем эти второстепенные направления, когда есть главные? С тех пор я много прочитал на данную тему; по-видимому, была колоссальная несогласованность между американцами и англичанами и у американцев между различными частями их военного аппарата.
Во всяком случае, в тот момент у нас появилась надежда на скорое освобождение Франции и окончание войны. Эта надежда быстро возрастала в связи с тем, что по ночам мы слышали гул от прохождения по большим дорогам бесчисленных машин, которые все шли на северо-восток. Как две капли воды, это походило на эвакуацию. Люсьен, который жил с семьей в мэрии, и Chaussy, которые имели окна на национальную (большую) дорогу, говорили, что пока шли камионы со всяким материалом, иногда — танки и тяжелая артиллерия. Движение имело место по ночам. Днем также изредка проходили камионы, и все в том же направлении, но с ночным гулом это было несравнимо.[1191]
