Исполнение всего этого заняло три или четыре дня, и нам был предоставлен отпуск — для отдыха после вынужденной бездеятельности. Мы решили провести этот месяц в Acheres и Nonville, чтобы ликвидировать наши жилища, по крайней мере — одно из них, запастись продовольствием и подготовиться к тяжелой зиме.
В Париже я приобрел всю коллекцию газеты «Русский патриот» — «Советский патриот» и был поражен. В этой организации торчали люди, которых я привык видеть на других ролях и в других организациях. Как философ-марксист там выступал Шварц, который на заседаниях Философского общества травил марксизм[1205] и с которым я как-то сцепился именно по этому поводу. Чахотин вел свои кружки,[1206] забыв, что в его книге об «изнасиловании масс»[1207] первая глава относилась к Муссолини, вторая — к Гитлеру, а третья — к Сталину, и что в лагере он строил специальную биологическую философию в опровержение диалектического материализма. Сергей Алексеевич Игнатьев, забыв о своей близости к немцам, готовился к получению советского паспорта. Бывший офицер Емельянов и его жена, при немцах возглашавшие, что «жидов и жидовок нужно шомполами, шомполами…», теперь пели «Москва моя любимая, непобедимая».[1208] Можно было подумать, что все прохвосты, двурушники, изменники сговорились заполнить эту организацию. И я решил остаться вне ее — и остался.
Около 20 сентября мы уехали обратно в Acheres.[1209]
Очутившись в Acheres, мы стали думать, какую базу нам сохранить. У тебя было гораздо больше симпатий к домику в Nonville, более благоустроенному, но сообщение оттуда с Парижем гораздо труднее, и мы решили сохранить Acheres. Мне нравилось это еще и потому, что неблагоустроенный дом в Acheres по-дружески принял нас после бегства из Парижа.
Мы спросили M-me Fournier, каковы ее намерения. Она ответила неопределенно: ей очень хочется продать этот дом с землей, и если найдется покупатель, то она будет принуждена и т. д., а пока мы можем пользоваться домом на тех же условиях. «Но, если дом продастся, не станете же вы сразу нас выгонять?» — спросили мы. «Конечно, нет», — ответила она. В конце концов мы пришли к некоторому соглашению с ней и тогда решили подумать об элементарном комфорте. Мы прогулялись к нашему приятелю Mazingarbe на лесопилку и заказали ему будку с «сиденьем», которую поставили в гараже; другому приятелю, Ragobert, заказали дров, и ими была завалена наша третья комната.
В Париже ты сделала попытку найти своего зубного врача, но он, как я уже писал, был выслан в Германию вместе с сестрой и ассистенткой. Вернувшись в Acheres, мы узнали, что в Milly в 10 километрах имеется приличный зубной врач, и ты стала ездить к нему на велосипеде. Я не мог сопровождать тебя, но вечерами выходил навстречу к Vaudoue и там поджидал, иногда довольно долго и всегда волнуясь, потому что мир и спокойствие еще не вернулись ни в города, ни в села.
Темнело, я спускался к Vaudoue, приглядываясь к каждой фигуре, не ты ли это. Доходил до Vaudoue и присаживался на бревнышко, потом тихо шел обратно, постоянно оглядываясь. Доходил до Paris-Foret и поворачивал снова к Vaudoue. И, наконец, вдали показывалась родная знакомая фигура, которая, завидев меня в темноте, немножко пугалась и потом сейчас же узнавала. Ты сходила с велосипеда, поневоле, так как начинался подъем, и мы тихо-тихо шли. Я вел велосипед, и каждые полкилометра заставлял тебя приостанавливаться и отдыхать. Так добирались мы до дома. Два таких путешествия 27 и 29 сентября помечены у тебя в Agenda.[1210]
1 октября мы выехали из Acheres в Nonville и почти в первый же день попали на семейное торжество к твоей ученице M-me Duchet. Я забыл упомянуть, что с приходом американцев все, кто мог, сели за изучение английского языка, и одна молодая женщина из Nonville упросила тебя заниматься с ней. Мать ее, M-me Desagnat, была сестрой того заводчика, чья собака порвала твой костюм.
Муж M-me Duchet, молодой инженер, после разных приключений попал в Африку, в дивизию генерала Leclerc, высадился в Сицилии, проделал долгий путь через Италию к Риму, высадился в Тулоне, и вот теперь вдруг вернулся домой после нескольких лет отсутствия. Все были счастливы (так, по крайней мере, казалось в тот момент): дочь — увидеть мужа, мать — за дочь, и все приглашенные радовались за это семейство. Но мы с тобой наблюдали лица и видели тревожные признаки.
M-me Duchet была тонкая худая женщина, болезненная и нервная, и эти годы дались ей тяжело и физически, и морально. Муж же ее был жизнерадостным грубоватым человеком, любящим еду, вино, веселье и, по-видимому, женщин, который с некоторым недовольством присматривался к своей жене и морщился от ее ласкового голоса. На чей-то вопрос, счастлив ли он, муж ответил: «Конечно, да. Но вот надо будет омолаживать жену», — фраза, от которой передернуло всех и особенно M-me Duchet и ее мать. Вдобавок его родители не ладили с M-me Desagnat и не пришли даже по этому торжественному случаю. С того дня M-me Duchet потеряла вкус к жизни, стала хиреть и через несколько месяцев умерла.
Военный постой в Nonville кончился. Американцы продвинулись дальше, оставив кучи мусора, в которых любители продолжали копаться. И сразу появилось все то, чего не было в Париже. Десять дней, которые мы провели в Nonville, были заняты поисками и накоплением продовольствия: фрукты у Chaussy и Laudy, 5 кило меда, гусь, кролик, овощи, шерсть для вязаной кофты, оливковое масло, варенье собственной варки. Дружески простившись с M-me Leplat и со всеми нашими друзьями, мы, тяжело нагруженные, вернулись 10 октября в Acheres.[1211]
Для меня сейчас неясно, сколько времени мы пробыли в октябре в Acheres после нашего возвращения из Nonville. По моему впечатлению — почти до конца месяца, и как будто твои Agenda подтверждают это. Погода стояла все еще теплая, мы с удовольствием прогуливались по лесам.
Но значительная часть времени проходила в различных хозяйственных операциях, которые у тебя отмечены: «привезти в Париж рис, варенье,
