нельзя было бы соединить за одним столом Marcel Cachin с генералом Dassault-Bloch, канцлером ордена Почетного легиона. Но тогда, на другой день после победы, все находили естественным почтить человека, который мог бы, как многие другие, забиться в свою профессиональную дыру и закрыть глаза, уши и сердце, но предпочел, вполне бескорыстно, другой, тяжелый и опасный путь. Чествование было очень внушительное. Пренан, все еще худой и слабый, сидел за столом на эстраде, слушал речи и готовил ответ. Многие опасались, что повторится история с заседанием Зоологического общества, но этого не случилось: речь Пренана была простой, очень скромной, а главное, вполне связной и разумной; видимо, началась поправка.
На заседании присутствовала Маргарита с прохвостом, и через два дня они пришли в Сорбонну просить твоей помощи и заступничества. Прохвост, который во время оккупации «купался» в немецких водах, во время Парижского восстания продал машины из немецкого гаража, которым заведовал, сопротивленцам и в благодарность, помимо денег, получил удостоверение о принадлежности к «секретной армии» в качестве капрала. С этим свидетельством он сунулся в советское консульство, и ему не поверили; сунулся в американское консульство, и ему поверили, но потребовали carte d’identite, которой он не имел, так как полиция ему отказывала. Увидев популярность Пренана, он решил попросить его, через тебя, поручиться за него в Префектуре полиции.
Я при этой сцене не присутствовал, но хорошо себе ее представляю. Прохвост был назойлив и напорист. Ты отказывать не любила и не умела, но в этом случае было бы невозможно уступить, и ты сначала отказала мило, а когда на тебя насели, — любезно, но твердо. Они ушли рассерженные, и прохвост, уходя, произнес несколько оскорбительных фраз. Через полчаса Маргарита вернулась одна, чтобы еще раз тебя поуговаривать, но ты сказала, что просишь ее не приходить с этим господином к нам на дом или в лабораторию. Нечего и говорить, что я вполне одобрил твое поведение.[1246]
В конце июня и начале июля 1945 года мы много выходили. В воскресенье 24 июня у тебя записана выставка, какая не знаю: вероятно, один из летних салонов в Palais des Beaux Arts.[1247] После выставки мы добежали до Игоря Кривошеина и узнали, что с ним приключилась беда. И. И. Аванесов повез его к себе на автомобиле, но, когда отвозил обратно, произошло столкновение, и у Игоря, помимо сотрясения, оказались, совершенно некстати, поломанные ребра. Вины Аванесова не было никакой: он часто катается со своими многочисленными детьми и очень осторожен; просто уличное движение было плохо урегулировано; так оно, впрочем, и остается.
1 июня у нас был выход, который я очень хорошо помню, — на Champs Elysees в один из крупных кинематографов, кажется — Colysee, а фильм был «Enfants du Paradis».[1248] Кинематограф был переполнен, и мы получили места… на ступеньках лестницы: очень неудобно, но фильм был хорошо сделан, и нам очень понравился.
Пренан начал понемногу выходить на улицу и в Сорбонну, но все еще оставался слабым. В общем, ему все-таки очень повезло. Именно в это время возвращались понемногу уцелевшие, и получались сведения об остальных.
Вернулась Claudette Bloch, бывшая Rafael, из Аушвица: ее спасла пометка в бумагах: docteur es sciences naturelles. [1249] Не потому, что немцы так уж благоговели перед учеными званиями (мне еще придется говорить обо многих погибших), но как раз, когда ее привезли в Аушвиц, они ставили там опыты по производству искусственного каучука и набирали персонал из заключенных. Claudette попала в лабораторию, и это спасло ее от смерти, но бытовые условия продолжали быть очень тяжелыми. Она была освобождена советскими войсками и только тогда узнала, что ее муж находился свыше года по соседству и был расстрелян. Как я уже говорил, почти все, вывезенные 20 марта 1942 года из Compiegne, уцелели, но не все нашли свои семьи и дома. Так, вся семья инженера Зафермана, вся семья певца Ярова, вся семья братьев Зайдельсон были истреблены немцами. В этом отношении для Claudette было удачнее: ее родители, сынишка и мать ее мужа уцелели.
В Institut Pasteur все еще надеялись, что вернется из Германии доктор Вольман и его жена. Вот пример того, как самоуверенность и недостаток размышлений губят людей. Доктор Вольман заведовал отделом бактериофага в Институте Пастера. Это был очень крупный микробиолог, один из тех пастеровцев, которых называют «благодетелями» человечества. Его имя было широко известно во Франции и за границей, и его знали немецкие врачи и ученые, находившиеся во Франции с оккупационными войсками. Немцы старались использовать Институт Пастера и пастеровцев и часто обращались к ним по различным поводам, в том числе и к Вольману.
Тут нужно сказать несколько слов о моем знакомстве с Вольманом. Он в течение ряда лет сотрудничал с крупным физиком Holweck, привлекая его для решения физических и статистических проблем в связи с бактериофагами. В 1941 году этот физик, работавший в одной из организаций Сопротивления, был арестован немцами. Его очень жестоко пытали, — настолько жестоко, что он умер под пытками, и изуродованный труп выдали семье для погребения. Говорили в свое время, что это было сделано намеренно, чтобы устрашить тех интеллигентов, которые вздумали бы работать в Сопротивлении.
Оставшись без ценного сотрудника, Вольман обратился ко мне, и у нас с ним была намечена большая программа совместной работы. Разговоры наши происходили летом 1942 года, когда усилились гонения на евреев и прошла первая серия облав и массовых арестов. Я тогда же поставил вопрос о его собственной безопасности. «О, я не боюсь ничего, — ответил он мне. — Я связан, по моей работе, со столькими крупными немцами, которые хорошо знают, чего я стою как специалист, и они все обещали мне заступничество». Тем не менее немцы пришли арестовывать доктора к нему на квартиру, но не нашли там ни его, ни жены.
После этого Вольман с женой фиктивно поместился в госпитале при Институте Пастера, проводя ночи в госпитальной комнате, а дни — в лаборатории. Немцы явились за ним в Институт, но не нашли и там, чисто случайно. После этого все стали усиленно уговаривать Вольмана и его жену куда-
