type="note">[1270] который там поется. Этот фильм нам очень понравился, а тоска ожидания очень хорошо знакома мне. Но как бы я хотел снова ее испытать — вместо той безнадежности, которая составляет сейчас постоянный фон моей жизни.
В ту осень и зиму большим успехом пользовался «Диктатор» Чаплина[1271] и «Falbalas»,[1272] но мы не захотели их смотреть, и в этом я ни в малой мере не раскаиваюсь. Фашизм и гитлеризм слишком дорого обошлись всем нам, чтобы хотелось видеть их хотя бы и в балагане. С большим удовольствием мы посмотрели «Boule de Suif»[1273] по Мопассану. Не говоря уже о том, как это хорошо сыграно, совершенно своевременна была сатира на французского буржуа. В течение четырех лет оккупации мы могли наблюдать этот слой во всей его прелести. А после освобождения Франции эти господа сразу же занялись продажей, распродажей и самопродажей, что продолжается, и их хамско-свин[ск]ую физиономию можно наблюдать всюду. Мопассан очень хорошо разглядел ее восемьдесят лет тому назад.
Очень хорош был фильм «Книга джунглей»[1274] по Киплингу — настоящая волшебная сказка с тиграми, слонами, кобрами и, в особенности, с маленьким Сабу, как бы созданным для роли Маугли.[1275]
Некоторое время, той же осенью 1945 и зимой 1945–1946 годов, часто ставился вопрос о том, чтобы пойти смотреть пьесу Giraudoux «La Folle de Chaillot»[1276] с Маргаритой Морено. Тебя очень привлекала Морено, замечательная артистка и умная женщина, и мне тоже она нравилась. Но Giraudoux!
Из-за Giraudoux («Sodome et Gomorre») произошло первое литературное столкновение с Анной Васильевной Фроловой и ее дочерью. Они были поклонницами Giraudoux. Мы с тобой только что прочитали эту пьесу и не нашли в ней ничего, кроме претенциозного декадентского вздора, где искусственно напущенный туман прикрывает буржуазное нутро. Ангелы, женщины, бродящие и болтающие, неизвестно о чем, и «Лия, [1277] которая видит». «Что же она видит?» — спрашивали мы у Анны Васильевны, и она с яростью отвечала: «То, что всем видеть не дано». — «Но все-таки можете же вы объяснить несколькими словами, что она видит и в чем здесь смысл?» Вместо ответа — обращение к авторитетному мужу: «Что же ты молчишь? Может быть, что-нибудь скажешь?» Но Фролов хранил мрачное молчание: еще бы, неофит марксизма, он никак не мог поддержать жену и дочь, а ему очень хотелось их поддержать. В конце концов, посмотрев несколько отзывов печати и прочтя два-три отрывка из пьесы, мы решили не смотреть ее. И воспоминание об этих спорах удержали нас от «Folle de Chaillot».
С Фроловым мы повидались 7 декабря 1945 года. С осени 1944 года при каждой встрече с Фроловым я говорил, что мы хотели бы к ним придти и провести вечер, как когда-то… Не знаю, может быть, им не улыбалась эта перспектива, но он всякий раз отвечал: «Отложим. Сейчас из-за смерти Никиты жена моя в таком состоянии…». Никита — их сын, убитый немцами. Наконец, год спустя, в начале декабря, он предложил нам придти на чашку чая. Свидание вышло очень натянутым и неудачным. Анна Васильевна смотрела зло, пустила несколько мелких шпилек, которые, может быть, казались ей крупными, и больше этого опыта мы не возобновляли. С самим Фроловым наши отношения остались очень хорошими: он часто забегал к тебе в Сорбонну, и каждый раз, как мы встречались, прогуливались, дружески разговаривали на научные и политические темы, и я, как специалист специалиста, очень ценю его.
В начале декабря я получил от Игоря приглашение на учредительное собрание «Содружества русских сопротивленцев во Франции». Собрание имело место у него на квартире. Почти все участники (около 12 человек) носили известные имена. Но не они сделали эти имена известными, начиная с самого Игоря — сына министра земледелия, одного из лучших царских министров.[1278] Алексинский (не Григорий Алексеевич) — племянник известного хирурга,[1279] Булацель — сын известного адвоката-черносотенца,[1280] Угримов — сын известного профессора-экономиста[1281] и племянник известного профессора-электрика,[1282] Андреев — сын известного писателя, Вырубов — сын известного земца и верховного военного комиссара[1283] между Филоненко и Станкевичем, Подгорный — племянник известного артиста,[1284] Аитов — сын известного географа[1285] и т. д. Кажется, только один я представлял самого себя.[1286]
На следующий день, когда Игорь спросил о моих впечатлениях, я, со свойственной мне «жестокостью», высказал ему свои соображения и спросил, по какому принципу он подбирал участников. Как бы там ни было, мы объявили себя временным правлением Содружества, [1287] приняли временный устав[1288] и заполнили анкеты для Префектуры полиции. Тут я узнал, что наша организация — не единственная: имелась еще секция сопротивленцев в Союзе советских граждан,[1289] более многочисленная, чем наше Содружество. Было принято решение вступить в переговоры об объединении обеих организаций. Переговоры вел Игорь, обладавший, несомненно, дипломатическим и организационным талантом.
21 декабря[1290] состоялось объединенное и объединительное собрание обеих групп; его я тоже хорошо помню. Было избрано новое Правление, в которое вошла и ты, моя родная Юлечка,[1291] а я был избран председателем Контрольной комиссии[1292] — для оценки прав членов организации на звание резистанта. Нам дали задание строго пересмотреть весь личный состав Содружества. Контрольную комиссию составили по паритетному принципу: три члена нашей группы и три члена «Русского патриота».[1293] Я еще вернусь к деятельности Содружества.
