ничего не знал. И, в конце концов, слезы стали капать, но я старался во что бы то ни стало превозмочь их и делал усилия, чтобы писать, но рука производила каракули. Не знаю, заметили ли что-нибудь Левушка и Филоненко.[1588]
После завтрака пришел Пренан, очень милый и сердечный, сел в кресло, и я увидел, что он, как и я, полон воспоминаниями о счастье прежних лет. Мы с ним обменялись подарками — иллюстрированными альбомами: я подарил ему альбом Vercors о событиях нашей эпохи, а он мне — альбом Jacques Prevert «Des betes»[1589] с чудесными фотографиями животных и нелепыми стихами под Маяковского. Альбом доставил бы тебе большое удовольствие, и мы стали бы подыскивать сходства…
Завтра Пренан уезжает с женой в Лион к Jeannette, которая преподает там в лицее, равно как и ее муж. Третье поколение чувствует себя нормально, и третий номер прекрасно обходится пока без второй почки.[1590] Потом мы с ним заговорили о фильме, который я видел, о реке, которая течет, и оба заплакали. Он ушел, а я вдруг услышал твой родной голос. Это называется «гипнологическая галлюцинация», для меня — крайне редкая вещь, и сейчас — острая боль и острая радость.[1591]
Утром поехал в Garches к Ивану Ивановичу. На станции он ждал меня с автомобилем, но домой повез не сразу. У него было дело к Hermers,[1592] и мы поехали в Sevres.
Я не видал Hermers десять лет — со времени нашей последней встречи Нового года у Ивана Ивановича. Он очень раздобрел, постарел. Живет на собственной шикарной вилле, окруженной садом и населенной внуками и собаками. У него многочисленные интересы: agence de voyages,[1593] представительства американских и немецких машиностроительных заводов. В его беседе с Иваном Ивановичем я был лицом без речей, но с ушами и глазами, потому что этим путем узнаешь любопытные вещи, как, например, о росте немецкого делового влияния и вытеснении доллара немецкой маркой. Курьезно и забавно, но тревожно.
От Hermers мы вернулись в Garches. Ассия отсутствовала: она уехала по семейным делам в Лион, оставив заботу о детях мужу и прислуге, и я мог отметить сейчас же полную неприспособленность Ивана Ивановича к этому делу. Дети шумят, особенно — твои любимцы: младшие, Мишка и Дениска. Иван Иванович нервничает и кричит на них, угрожая страшными вещами, вроде шлепков, и не осуществляя своих угроз; отсюда — потеря авторитета. Детская черта: Иван Иванович сказал Дениске с целью его урезонить, что при матери не надо шуметь, что она больна и может умереть. Ответ был: «А у нас в школе есть мальчик, мама которого умерла, и ничего: папа обзавелся новой, которая не хуже старой». Эта детская черствость — очень частое явление; она не означает плохую натуру, но требует усиленного воспитательного влияния.
После завтрака мы с Иваном Ивановичем прошлись в лес Св. Кукуфы, и он вспомнил, как весной, много лет тому назад, мы с тобой прогуливались там и искали цветы. И сегодняшний день очень походил на весенний, но весны не было ни во мне, ни в нем: он отдает себе отчет в серьезности состояния здоровья Ассии.[1594]
После завтрака смотрел фильм «Адмирал Нахимов».[1595] Не могу сказать, чтобы он мне очень понравился. Поставлено хорошо, сыграно хорошо, но ура-патриотическая тема меня не прельщает ни в малой мере. Я понимаю, что после этой войны прославлять все русское так же естественно, как в первые годы революции было естественным исключать отовсюду всякое упоминание о русском и о России. Как в свое время я возражал против тех тенденций, так и сейчас нахожу преувеличенным и даже опасным это возрождение национализма.
И снова матрос Кошка. Этим матросом было отравлено наше детство и наша юность и было искажено правильное отношение к историческим событиям. Каждый год, иногда по два раза, устраивались публичные чтения с «фонарем» о Севастопольской обороне, и нас обязательно водили слушать эту жвачку. Нам рассказывали о матросе Кошке, но нам ни разу не сказали, что Россия была разбита и почему была разбита. И к удивлению моему, и в этом фильме серьезным вещам отведено очень мало места. Как будто сценарий писал капитан Лукин, писатель по морским делам из милюковских «Последних новостей». В свое время это самолюбование дорого обошлось России. Как бы не случилось того же самого теперь.[1596]
Сначала — письмо, сообщающее о визите M-me Martin, а в четыре часа — и она сама. Дело в том, что одна пожилая полька находится тут в бедственном положении, и M-me Martin хочет ее пристроить мне взамен Марьи Васильевны и M-me Collet. Однако полька не пришла совсем, и мы понапрасну проболтали два часа с M-me Martin. Она сообщила мне новости относительно Филоненко.
Кажется, два года тому назад шайка молодых бездельников ограбила одного ювелира на rue de la Paix. В этом деле оказалась замешанной дочь Филоненко, вернее — дочь Варвары Алексеевны от одного из предыдущих мужей. Юную даму, очень красивую, допекли в сыскной полиции, и она созналась
