во всем и сообщила, что украденные драгоценности хранятся у ее матери. Был обыск, и вещи были найдены. Для Филоненко как адвоката получилось неудобное положение, и глава сословия предложил ему подать в отставку, окончательно или временно — не знаю.
Я сказал M-me Martin, что еще не доказано, знал ли Филоненко о присутствии в его квартире этих драгоценностей. Она ответила мне, что по этике сословия недопустимо, чтобы жена адвоката привлекалась за укрывательство награбленного имущества, и что уже давно репутация Филоненко скверная. Нового для меня во всем этом ничего нет, но все-таки жалко.[1597]
Утром под дождем побывал в Ivry… Оттуда проехал к Каплану смотреть новые книги. Уходя, имея в виду историю с Филоненко, я задал ему вопрос, интересуется ли он судьбами наших бывших товарищей по лагерю, и получил неожиданный ответ: «Вы, конечно, имеете в виду Голеевского? Да, мне это уже говорили».
Я испугался и спросил, в чем дело. Оказывается, Голеевский выслан — уже довольно давно, недели две-три тому назад. Это объясняет мне, почему я не получил от него никакого ответа на мои два письма, а ведь он — человек воспитанный и корректный. Но как все это возмутительно глупо и просто возмутительно!
Голеевскому 74 года. Он уже давно отошел от всяких дел, покинул даже свои высокие градусы в масонском ордене, жил спокойно в деревне, сажая капусту и редиску и муштруя собаку. Это известие меня очень поразило и обеспокоило. Я сейчас же написал письмо его жене, чтобы узнать, как произошло это дело, и помочь ей, если есть необходимость.[1598]
Отправляясь в Dampierre к Нине Ивановне, я на этот раз не вылез из поезда, где не следует. Доехал благополучно до Dampierre, побежал по боковой дорожке, но, увидев кучу домов там, где ожидал найти один домик, усомнился и спросил у какой-то женщины. Она меня осведомила сейчас же — и с очень ласковой улыбкой. Это значит, что местное население не совсем одобряет полицейскую операцию своего правительства.
Нина Ивановна сейчас же начала свой рассказ о событиях, очень длинный и уснащенный неизбежно кучей комментариев и отступлений, в общем, все-таки, уместных. Полицейские прибыли утром около 9 часов на трех автомобилях, позвонили и на вопрос, кто, ответили: «Laitier».[1599] В общем, были любезны и корректны, дали собраться, разрешили Нине Ивановне сопровождать мужа в Париж. Софья Николаевна поехала на своем автомобиле следом.
В полицейском учреждении, каком я не знаю, Николаю Лаврентьевичу заявили, что ввиду неблагоприятного характера собранных о нем сведений он изгоняется из Франции. Отправили его к Страсбургу только вечером 3 января. Так он добрался до Эрфурта, где имеется советское консульство. Между прочим, он был не один: вместе с ним выслали какого-то Антонова, молодого человека из белоэмигрантов. В Эрфурте консульство поселило их в гостинице и дало на расходы по 100 марок. От скуки Николай Лаврентьевич пропутешествовал, как незанятый турист, в Веймар: для того, чтобы поклониться памяти Гёте? — я не знаю.
Эта дата, 3 января, для меня любопытна в том отношении, что мое неудачное путешествие к ним имело место 4 января утром; значит, я попал бы совершенно некстати в самый горячий момент.
Сейчас же после отъезда Николая Лаврентьевича дамы принялись хлопотать. Так как первая жена Николая Лаврентьевича была англичанка — племянница Черчилля, Софья Николаевна имеет английский паспорт; по-русски не говорит и не понимает. Она немедленно подняла на ноги свою влиятельную английскую родню и своих влиятельных французских друзей из правого лагеря. Последовало «вмешательство во французские внутренние дела», очень, по-видимому, удивившее французскую полицию.
Одно лицо (отнюдь не коммунист) явилось в «Prefectance»[1600] и вытребовало dossier Николая Лаврентьевича. Dossier, как и полагается в этом учреждении, — совершенно смехотворное:
1) он якобы добивался визы для въезда в Monte-Carlo, где у него должно было произойти свидание с советскими агентами; тут очень странно: префектуре неизвестно, что нормально живущий во Франции иностранец не нуждается ни в каких визах для въезда в Monte-Carlo; я много раз туда «въезжал» и не видел никогда и нигде никакого контроля паспортов;
2) его видели много раз входящим в неурочные часы через «потайную дверь» в советское консульство:[1601] это уже пахнет романом-фельетоном;
3) он устанавливал в лесу в Dampierre радио-отправитель, чтобы вступить в радиосношения с Москвой; это уже сверхроман: Николай Лаврентьевич, инвалид 74 лет, с трудом передвигающийся при помощи палки, отошедший от всяких дел, даже от своей любимой масонской ложи, и вдруг таскающий по лесу тяжелый радиоаппарат для непосредственных переговоров «с Москвой».
Смешно! Лицо, которое смотрело это dossier, вскипело и обещало поднять бучу. Нина Ивановна начала хлопотать в советском консульстве о визе для себя (ехать к мужу) и для падчерицы, которая хочет проехать к отцу и затем вернуться обратно в Париж. Ее и Софью Николаевну очень хорошо там приняли и обещали дать визы в самом скором времени. Не ограничиваясь этим, она предприняла другие шаги: обратилась к влиятельным масонам, и здесь
