стенах торчат бибикающие рыбки, стол для пеленания с бордюром, безопасные розетки, ящики со сдвижными дверцами, все углы круглые, все поверхности обиты мягким, ковровый пол с просушкой и подогревом, бэби-пруф выемка в стене с лекарствами и шампунями, автономное отопление, ноу-вайрс, – оборудовать подобную штуку стоит бешеных денег, немудрено, что они хотят такую квартплату. У самих четверо погодков, понятно, что стоило превратить подсобку в такое чудо, но сейчас уже младшенькому шесть, жить в трехкомнатной квартире – даже такой большой, гостиная у них разгорожена ширмами, между прочим, – жить в трехкомнатной совсем уже невозможно. Хотят сдавать дорого, – прекрасно оборудованная детская, вся квартира бэби-пруф, сигнализация на окнах – но цена такая, мамочки… непонятно даже, как маклер меня сюда затащил. Видимо, чует во мне будущего безумного отца – а я сейчас, стоя в детской ванной, глядя на бибикающую уточку, подвешенную к потолку, думаю о том, что будет, если уточка сорвется и детке брызнет в глаза водою, да он же испугается! – о, я сейчас хорошо понимаю, каким отцом я буду. Вот так, наверное, и становятся взрослыми: когда вдруг оказывается рядом кто-нибудь маленький, беспомощный, зависимый, тобой на свет произведенный по любви и по выбору, а не навязанный тебе в качестве младшего брата судьбой-злодейкой… Бабушка, правда, говорила, что взрослыми становятся не тогда, когда заводят ребенка, а тогда, когда умирает последний, кто помнит ребенком тебя самого, – если так, выходит, я уже не просто взрослый – я древний. Не считать же Виталика, в самом деле.
Глава 60
– А вот интерефно, товарищ Фавьялов, ваши коллеги никогда не пробовали фделать фильм про Голема? Ну, найти какого-нибудь карлика помаффивней, фагримировать немного – и фделать. Как почему карлика? Фкафано же «рафмером ф маленького ребенка», что офначает, уфловно говоря, не выше метра двадцати, наверное. Впрочем, у Майринка вфе немного по-другому, я фнаю, но это уже пофдние наплафтования. Майринк же на фамом деле ничего не фнал про каббалифтичефкую традицию, его фкорее интерефовала, так фкафать, алхимичефкая чафть. Так фкафать, транффигурация. Что, как вы фами понимаете, пан Фокуп, неудивительно для жителя Праги. Вфе-таки Прага – это Майринк прежде вфего, тут вы фо мной фоглафитефь, при вфем вашем чешфком патриотифме. Конечно, Грабал и Грошек – великие чешфкие пифатели, кто фпорит, но душа города лучше вфего передана у Майринка. Вот, давайте пофмотрим: повернитефь немного налево, нет, нет, ближе к фередине мофта, прошу, как говоритьфя, пане, – и вот теперь лицом к Хухле – вот хорошо! Фейчаф мы фактичефки видим вфе три мефта, где Голем был фделан так или иначе. Мефта эти, ефли мне не ифменяет память – а я фпециально офвежил ее перед поефдкой, гофпода, – так вот, мефтами этими являлифь Хухле, Браник и какое-то мефто на «К», рафполагающеефя где-то на берегу Влтавы, то ефть, у наших ног. А вот теперь, мифтер Фавьялов, будьте любефны, наклонитефь к перилам, пожалуйфта, и не бойтефь, я ваф держу! – ну хорошо, хорошо, не наклоняйтефь, – но вот в той фтороне – а, да вы фнаете же, наверное, где Фтаронова финагога? Ну нельфя же так, мифтичефкое мефто, неловко, неловко… ну, ничего, как я говорю фвоим ученикам, «век живи – век учифь». Одним фловом, там, где Фтаронова финагога, вфя ифтория ф Големом и фавершилафь, как вы, конечно, фнаете. Рабби Бецалель вынул у вфбунтовавшегофя Голема табличку ифо рта – или это была не табличка, а лифток бумаги или даже небольшой камень, – итак, он его вынул, вырвал, так фкафать, грешный яфык, говоря фловами поэта. И Голем фтал обратно чурбан, профтите, чурбаном, профто как Буратино. Вы, пан Фокуп, не фнаете фкафку про Буратино? О, это был бы ваш клиент, да! У него был длинный ноф, причем в фкафке подчеркнуто, что ноф был такой от рождения, то ефть неморфированный! И профеффионально Буратино этот был мой, так фкафать, коллега, то ефть тоже актер, игравший в театре. Кукольном, рафумеетфя. Тут интерефный фюжет, на этот раф новофаветный, потому что бэд, как выражалифь в фтарину, гай этой фкафки, был некто Карабаф Барабаф. Наше флавянфкое ухо, пан Фокуп, не рафличает в флове Барабаф оригинального корня, а будь мы англофакфы, мы бы фрафу поняли, что имеетфя в виду Варрава, префловутый рафбойник, который был офвобожден вмефто Гофпода нашего Иешуа. Но я отвлекфя, потому что фейчаф мы, так фкафать, не в Иеруфалиме, а в Праге, и ифкренне надеюфь, что мы ф вами дойдем вфкоре до Фтароновой, где, говорят, до фих пор хранитфя Голем. Нет, нет, я предпочел бы именно пешком, мне кажетфя кощунфтвенным польфоватьфя в такой день машиной, тем более, что вы молоды, гофпода, вы младше меня; мы окажемфя там не более чем череф полчафа. День какой прекрафный, гофпода! – а дайте-ка я ваф на комм фниму, нет, ближе, ближе фтановитефь, вот так, – а не хотите фапифать биончиков на память, покатать потом друфьям, деткам? – ну, фмотрите, фмотрите, я вот фапифываю. Так вот, именно там, в комнате, как подчеркнуто у Майринка, беф окон, и хранитфя до фих пор Голем. В какой- то момент в наши годы туда лафил даже какой-то журналифт, ну и вообще лафили люди – ан не нашли. Что неудивительно: потому что должна же быть в мире тайна? Да, должна. Ефть, фнаете, даже фекта – думают, ушел он и вернетфя как, так фкафать, меффия. Вы не в курфе, пан Фокуп? Нет, жаль, жаль, вы же мефтные, вам интерефно быть должно; ну ничего, дойдем потихоньку до финагоги, может, уфнаем там.
«Если он сейчас не заткнется, – подумал Волчек, – я плюну на контракт и на собственную карьеру и вырву его бесконечный язык к чертовой матери на хуй». «Если он сейчас не заткнется, – подумал Завьялов, – я ему, сукину сыну, отрежу его язык бесценный, и плевал я на все». «Если они сейчас не начнут двигаться быстрее, – подумал Евгений, – то к моменту, когда надо возвращаться в гостиницу, мы не дойдем даже до Старе-Места. Нет уж, назначили мою премьеру в Праге – так уж будьте добры показать гостю город честь по чести!»
Глава 61
Вупи, как вошла в квартиру, так просто прислонилась к стене и села на пол, а у меня еще хватило сил дотащиться до пуфа и кривовато плюхнуться на него – но уже не было сил переменить позу, и минут пять я лежал, внятно ощущая, как затекает нога, и наслаждаясь тем, что этот вечер, кажется, закончился, и тем, что тепло и свет, и тем, что ничего не булькает за стенами, не качается пол и у моих ног не рыдает в ужасе ребенок. «Надо сделать чаю», – сказала Ву; я немедленно ответил: «Надо». Никто из нас не пошевелился, только Дот появилась из глубины квартиры. Наконец Ву с тяжким вздохом поднялась с пола, выпростала ноги из тяжеленных туфель на платформе и как была, в плаще и с приклеенным к тыльной стороне ладони мокрым
