Субботним вечером на бульваре, как всегда, яблоку негде было упасть. Нарядно одетая публика и люди в одежде попроще прогуливались по красивым аллеям бульвара, глядя на яркие огни «Лондонской», наслаждаясь не по-зимнему теплым вечером. Так же много здесь было жандармов – меры безопасности в городе были усилены, но в этот субботний вечер ничто не предвещало беды. Казалось, она проходит стороной – так тихо, спокойно и уютно празднично, как-то по-семейному, было на старинном бульваре, где вечер за вечером, ночь за ночью одна из самых роскошных гостиниц города зажигала свои неизменные огни.
Как и положено, возле «Лондонской» всегда дежурил швейцар. Но если летом он беспрерывно стоял на улице, демонстрируя всем своим чопорным видом солидность заведения, то зимой чаще всего прятался внутри, в холле, стараясь внимательно следить за тем, кто входит и выходит из гостиницы, какие экипажи подъезжают к сверкающему главному входу.
И сейчас, прильнув к стеклянным дверям, швейцар не спускал глаз с лакированного модного экипажа, который только что подъехал к самому входу. Из гостиницы тут же вышли двое мужчин, сели в экипаж и быстро уехали. А к дверям уже подъезжал следующий.
Поток экипажей был непрерывным. В этот вечер в «Лондонской» отмечал свой юбилей профессор университета, и на торжество собралось достаточно много гостей, так же много людей выходило из гостиницы.
Немного устав от этой беспрерывной слежки, швейцар занялся двумя постояльцами, семейной парой, которые, подойдя к нему, стали выяснять, как пройти на одну из городских улиц.
Именно поэтому он и упустил из виду изящный двухместный экипаж, который подъехал к дверям гостиницы. Из экипажа тут же выпрыгнул изящный молодой человек в лакированном цилиндре и помог выбраться весьма пожилому мужчине.
Пожилой был либо болен, либо сильно пьян. Он с трудом буквально вывалился из экипажа и двигался так неловко, что с носа у него свалилось золотое пенсне и едва не хрустнуло под каблуком. Но молодой успел его подхватить, и неприятности не произошло. Пожилой в этот момент застыл на месте, явно не желая идти дальше.
– Дядя, ну прошу вас! Я же не могу вас насильно тащить! – громко произнес молодой человек. Голос донесся до швейцара, который обратил на них внимание почти сразу и даже заметил, как в ярком свете ночного фонаря заблестели черные как смоль волосы молодого, выбившиеся из-под цилиндра.
Пожилой, прижавшись к плечу молодого человека, что-то, видимо, пробурчал в ответ – голос его был настолько тихий, что до швейцара не донеслось ни звука. Но слова, по всей видимости, были неприятными, потому что молодой вдруг разъярился.
– Ну уж нет! Я вам не нянька, чтобы везде за вами таскаться! Последний стаканчик вашего коньяка явно был лишним! Имейте в виду – я туда не пойду, и нечего на это рассчитывать! Ноги моей не будет у этого надутого индюка, даже ради вас! Так что вы решайте, и побыстрее! Я не могу возиться с вами весь вечер! Идите сами!
Пожилой, видимо, снова что-то сказал, при этом молодой буквально оттащил его в сторону, подальше от стеклянных дверей гостиницы. До швейцара снова донесся его голос:
– Ну хорошо, давайте постоим здесь, и вы подумаете. Если вам станет легче от этого…
Оба пропали из вида, похоже, они продолжали свои переговоры далеко от входа. Швейцар угадал довольно типичную ситуацию: молодой человек по каким-то причинам уговаривал своего дядю идти на юбилей без сопровождения, а тот отказывался. Ситуация была настолько тривиальной, что швейцар почти сразу потерял к ним интерес. И совершенно не удивился, когда лакированный двухместный экипаж вдруг отъехал от главного входа, причем лошади рванули так резко, с такой яростью, что из-под копыт буквально посыпались искры. По всей видимости, победа осталась за молодым человеком, упрямый родственник так и не уговорил войти вместе с ним в гостиницу.
Прошло совсем немного времени. Швейцар успел почти забыть об этом эпизоде, занявшись другими посетителями, как вдруг с улицы донеслось истошное:
– Помогите! Человеку плохо! Помогите!
Только этот крик, раздавшийся возле самых дверей, мог заставить швейцара оставить свой пост и выйти на улицу. Когда он подошел, у дверей уже собралась толпа. Возле самой гостиницы, недалеко от главного входа, прислонившись к стене, сидел тот самый дядя, не решившийся войти внутрь. Ноги его были ровно вытянуты вперед, голова свесилась на грудь, а длинная черная пелерина парадного костюма закрывала почти все туловище, в том числе и руки.
– Позовите врача! Нужен врач! Человеку плохо! – снова раздались крики. Вскоре послышалось цоканье копыт по мостовой, и возле гостиницы появились два конных жандарма.
– Что здесь происходит? Посторонись! – зычный голос жандарма разнесся над толпой, которая сразу поредела.
– Толпиться не велено! А ну разойдись! – вторил ему второй, окидывая толпу тяжелым, властным взглядом.
Один из жандармов спешился, подошел к сидящему на улице человеку, строго посмотрел на швейцара:
– Постоялец гостиницы? Живет здесь?
– Никак нет, ваше благородие! – вытянулся в струнку швейцар. – Подъехал в экипаже, но внутрь не за- ходил.
Жандарм пошел к мужчине, легонько тронул его плечо.
