Ворон Вук недовольно каркнул, а Стан произнес без тени эмоций:
— Мы бы решили, что ты не можешь идти за молодильными яблоками. И Малко отправился бы за ними один.
— А его, значит, не надо проверять?
Старец оставался невозмутимым.
— Он свой. А ты инородец. — Стан поднялся. — Посмотри на меня: мне осталось совсем немного восходов, и моя душа отправится в Вырий. Я не боюсь смерти. Тот, кто знал жизнь, понимает: ничего страшнее ее быть не может. Но я еще не все понял про жизнь. Вот в чем дело. Я узнал много тайн, но не познал тайны бессмертия. А мне необходимо ее постигнуть. Поэтому мне нужны молодильные яблоки даже больше, чем вам. У меня недостанет сил их найти. И я хочу быть уверен, что у тебя — достанет. Сил и души.
Вук поднялся с плеча хозяина, опустился на стол перед Антошиным и внимательно посмотрел полковнику прямо в глаза.
Взгляд у Вука был умный, изучающий. Антошин никогда не видел, чтобы птица смотрела настолько по-человечески.
Изучив Антошина, Вук вернулся на плечо Стана.
Полковник прекрасно понимал, что просто обязан злиться на старика, из-за которого едва не попрощался с жизнью. Однако раздражения почему-то больше не возникало. В словах старца читалась странная, неприятная, но очевидная логика. И Антошин вынужден был ей подчиниться. Он уже привык подчиняться сумасшедшей логике этих людей. Потому что во всем, что делали и говорили эти люди, всегда присутствовала логика. Это было странно. Но это было безусловно так.
Поэтому придется подчиняться их законам. Не потому, что это правильно или хорошо. А потому, что нет иного выхода.
Полковник сказал, стараясь держаться спокойно:
— Правильно ли я понимаю: мне нужно пройти еще одно испытание?
— Нет! — отрезал старик. — Неправильно. — И, поймав удивленный взгляд Антошина, разъяснил: — Это мне надо, чтобы ты прошел еще одно испытание. Третье. Надо мне.
«Так вот оно откуда: огонь, вода и… Что там еще было, третье? — попытался вспомнить Антошин. — Ага! Медные трубы. Даже интересно, какие такие медные трубы они мне тут устроят».
— Ну и что мне надо делать? — начал было полковник, но тут же поправился: — Что вам надо, чтобы я делал?
Стан посмотрел на Малко.
Малко, опустив глаза, произнес тихо:
— Дело в том, что я рассказал Стану, что ты… Ну, в общем, что ты — бог… Ну, почти… И можешь притягивать всё: растения, людей… Всё. Ну вот и…
— Боги и люди — это так близко… — вздохнул Стан. — Это даже ближе, чем люди и цветы. Но некоторые не выдерживают, когда их называют богами. В их душах рождается презрение к другим, и они начинают творить неизвестно что. — Старец, не мигая, посмотрел на Антошина и проговорил медленно: — А еще бывает, что богами себя называют колдуны…
«Значит, если у меня не получится фокус с притягиванием травинки, меня сочтут колдуном и, наверное, сожгут, — подумал Антошин совершенно спокойно. — Колдунов ведь сжигают. Стоило выживать в бане, чтобы быть поджаренным на костре?»
Старик не попросил — приказал:
— Пойдем во двор. Покажешь, что умеешь.
Полковнику стало не по себе. Как-то по-настоящему не по себе. А это нехороший признак, когда берешься за дело.
«Всегда надо доверять предчувствиям, — не открывая рта, сказал сам себе Антошин. — Всегда. Но выхода нет. Пойду им фокус покажу, раз им так надо…»
Пошатываясь, он вышел из-за стола.
Мысли расплывались: «Вино еще это… Известно ведь: нельзя пить на работе. Впрочем, я на работе всегда, что ж теперь, и напитков местных не попробовать?»
…Луна заспалась. Ей не хотелось сбрасывать с себя одеяло облаков, и она лениво тянулась, лишь изредка выбрасывала лучи из-под одеяла и, потягиваясь, протягивала их к земле.
На улице стояла такая темень, что не только травинку — руку свою трудно было разглядеть.
Старик вынес из дома факел, воткнул его прямо в землю.
Свет от факела шел нехороший: таинственный и недобрый. А тут еще ворон над факелом крылья распластал — ну просто голливудский триллер!
Антошин натирал рубахой меч, а сам думал о том, что все не так уж и страшно, во всяком случае поводов для паники нет. Этим мечом он сумеет отбиться от мальчика и старика и убежит в темный лес. Так что волноваться особенно не о чем.
Жалко, правда, с мальчиком расставаться. Но с жизнью еще жальче…
