Но Малко упорно твердил свое:
— Сказал же, я пойду. Я.
Не во всем услышанном разобрался полковник. Одно было ясно абсолютно: мальчишке грозит смертельная опасность.
— Нет, Малко, старик прав: я пойду, конечно, — возразил он.
А потом уже подумал, что в слуги надо идти именно ему. Это будет во всех смыслах правильно.
Во-первых он действительно старше и свое пожил. Очевидно, что, если риск смертелен, рисковать надо ему, а не пацану, который только начал жить. Что тут долго размышлять?
Во-вторых, он, Антошин Николай Васильевич, полковник конца двадцать первого века, никогда не жил здесь. Не жил — и ладно. И не будет жить. Так что его гибель никак на историю не повлияет. А Малко мало ли чего еще сотворит? Может, вообще из него вырастет какой-нибудь герой.
А в-третьих, ну не могли же его так просто бросить в этой древней Руси? Вдруг да и найдут его рано или поздно, вернутся за ним. Велик ли шанс? Невелик, честно говоря. Но есть. А у парня и такого нет.
Да и к тому же не так прост полковник Антошин, чтобы всяким лешим за здоро?во живешь сдаваться.
Все это Антошин быстро сказал Малко. Про третий аргумент полковник, естественно, не упомянул, добавил только:
— Я, мальчик, еще и не из таких передряг выходил живой. Выкручусь.
Малко внимательно посмотрел на полковника.
Его взгляд выражал не благодарность, нет, и тем более не радость, что он теперь может спастись. В этом взгляде детских глаз отчетливо читалось сочувствие: мол, не понимаешь ты, Инородец, чего-то самого главного в этой жизни.
И Малко произнес твердо:
— Лешему служить пойду я.
Леший внимательно следил за их разговором, но не вмешивался. Наконец произнес спокойно:
— Прошлого слугу мои дети на березах разорвали. Шалили, баловники. У нас две березы растут рядышком совсем. Ну и вот… Они и поспорили: если человека на этих деревьях разорвать, то на какой березе бо?льшая часть человечины останется. Привязали, разорвали, младшенький выиграл. Такой пострел… — Леший замолчал, как бы давая возможность осознать услышанное. А потом спросил: — Ну так кто пойдет?
— Я! — хором ответили Антошин и Малко.
Леший вздохнул и начал новый рассказ:
— А вот еще случай был. Жене, супруге моей, слуга один очень понравился. Вот она и решила порезвиться. Да… А как жена Лешего резвится? Известное дело: печь-то растопила, слугу привязала к лопате и в печь засунула… Медленно так засовывала, он орал, конечно. И тогда она…
Антошин не дал ему договорить:
— Слушай, ты, мерзкий и противный старикан! У тебя, конечно, совести не осталось, и сердце у тебя деревянное, и башка тупая. Но ты ж понимаешь: парень молодой, играет в благородство. Нужен тебе слуга? Отлично. Я — твой слуга. Всё. Пошли!
— Нет! — закричал Малко. — Дедушка, тебе хороший слуга нужен, умелый, молодой. Чтоб и детей мог развлекать, и хозяйке чтоб понравился. Как я. А на него погляди! Он же старый совсем. На что он способен? Да к тому же инородец — нравов наших не знает и порядков. Путаница все время будет у тебя в доме возникать. Несуразицы разные. Зачем тебе такой?
— Я — старый? — обиделся Антошин. — Да я покрепче тебя буду, пацан!
— Вы с ума сошли оба? — заорал Леший. — Вы за что борьбу устраиваете? Понимаете своими головами или нет? Я вас на смерть зову! На лютую и жуткую смерть! А вы…
Антошин подошел к старику, сказал спокойно:
— Бессовестное ты существо! Бесстыжее и бессердечное! Ты же старый человек… или не человек… но все равно ведь старый, седой уже весь… К чему ты проверки глупые устраиваешь? Не стыдно, а? — Полковник протянул Лешему руку. — Вот тебе моя рука! Пошли!
На протянутую руку Антошина рухнул, как снаряд, Вук. Рука упала.
Вук уселся на плечо Лешему.
Антошин не смог сдержать улыбки.
— Вот у нас компания какая! Вук, как я понимаю, тоже себя в слуги предлагает. Но это всё шутки. Пошли, старик. Еще неизвестно, кто из нас кому нервы попортит.
— Пойду я, — твердо произнес Малко. — Пошли.
И мальчик тоже протянул руку Лешему.
Вук кругами носился над ними, громко каркая. Негодовал, видимо, что его в расчет не берут.
Старик неожиданно вскрикнул нервно, ударил кулаком об кулак и аж завертелся на месте.
— Есть у меня совесть, понятно вам! Есть! Я вообще такой же, как вы, меня просто мать в детстве прокляла!
