— За что прокляла? — удивился Малко.
— За дело! — гаркнул Леший, объяснять, однако, не стал — стеснялся наверное. — А вы неправильно себя ведете, неправильно! Вы должны друг друга выталкивать, валить дружка на дружку, молить: «Леший, миленький, другого возьми к себе — не меня! Другой пусть умрет — не я!» Вы должны смерти бояться и товарища своего на нее посылать. Потому что люди — плохие существа. Ясно вам? Плохие! Вот я и пугаю их, кручу, извожу. А если люди хорошие, то я тогда кто? Кто я тогда? Зачем я тогда с ними так себя веду? Зачем я…
Леший не договорил и зарыдал. По его огромной бороде покатились крупные круглые слезинки.
Антошину стало даже жаль старика.
— Да ладно, чего расчувствовался-то? Люди разные бывают. Бери меня в слуги, и пойдем. Хватит разговоров.
Леший перестал рыдать и чистыми глазами удивленно смотрел то на Малко, то на Антошина. Было очевидно, что он совершенно не понимает, что делать.
Снова закрутился Леший на месте и закричал:
— Никого я не беру! Не нужны вы мне такие! Ясно вам? Не нужны! Только детей испортите… Тот, которого на березе разорвали, все хотел сыновей моих между собой поссорить. Думал, так ему проще будет… Как же он их стравливал, как изводил!.. Нормальный потому что был человек. Плохой был человек, как все. Сынишки многому у него научились. А вы? Вас нельзя в мой дом пускать. Вы там всех испортите, всех. Нау?чите хорошему — и что я потом с ними делать буду?
Леший махнул рукой и направился в чащу.
Уходил он не таинственно, а просто как старый, уставший человек, еле переставляющий ноги.
Старик уже почти совсем растворился среди листвы, но вдруг остановился, посмотрел на полковника и мальчика, произнес тихо:
— Меня мать прокляла за то, что я… Что я… — Голос его дрожал. — Не буду рассказывать. Никому не рассказывал и вам не стану. С материнским проклятием только Лешим и можно жить. Человеком с материнским проклятием не проживешь. Мир как устроен? Я — про?клятый, люди — твари. Тогда еще ладно. Тогда еще можно жить. А когда такие, как вы, хорошие, видишь ли… Тогда — как же? Что обо мне дети станут думать, если я вас приведу? Если они узна?ют, какие бывают люди? Как я их потом воспитывать буду?
И побрел старик в свой лес сгорбившись.
Но его остановил крик Антошина:
— Эй, старик, ответь честно: ты — чудо?
Леший вопрос услышал, замер на миг, но отвечать не стал, даже еще быстрей зашаркал по лесу.
Это только разозлило полковника.
— Трудно, что ли, ответить, чудо ты или нет?
Старик развернулся:
— Я — чудо? Нет! Это вы — чудо. А я — Леший. — Он остановился и закричал как сумасшедший: — Леший я, злой и противный! Леший!
И растворился в зелени леса.
Антошин и Малко обнялись, еще не веря до конца в свое чудесное спасение.
В эту секунду полковник совершенно отчетливо понял, что он дорожит этим мальчишкой, как сыном. Этим маленьким человеком, живущим в непонятной стране в неясное время… И если ему никогда не суждено вернуться в свое время, и если даже у него не получится отыскать молодильные яблоки — все равно все было не напрасно. Нет, не напрасно он сюда попал!
Антошин посмотрел на Малко.
Парень улыбался во весь рот.
— Вот мы и узрели второе чудо, — еле сдерживая смех, сообщил он.
— Как это? — не понял Антошин. — Почему Водяной не чудо, а Леший — пожалуйста?
— Не то чудо, что он Леший, а то чудо, что он нас отпустил. Лешие ведь никого не отпускают. А нас отпустил.
Антошин удивился:
— Это мы, что ли, сами чудо совершили?
Малко не ответил.
Наступил вечер.
Прохлада уничтожила жар дня и остудила жар людей.
Антошин понял: нет у него сил ни удивляться, ни радоваться.
— Два чуда мы узрели. Теперь надо искать юдоль и радость, — строго не сказал даже — приказал Малко.
— Ты хоть примерно понимаешь, где их искать?
— Дорога подскажет.
