– Ты для этого взял в поход Симона? От него же никакого толку. Но ты хотел убедиться, что Агату не выдадут за него, пока тебя нет.
– Возьми второй для нее. Если что, передашь. – Эдвард протянул Розе желтый цветок, и она взяла. – Не хочу, чтобы вы обе испортили себе жизнь. Мы же вчетвером были лучшими друзьями, помнишь? Я, Роберт и вы с Агатой. Помнишь, моя мать повторяла, что надо переженить нас друг на друге, когда вырастем? Кто же знал, как все закончится.
– Ты и сейчас мой лучший друг, – тихо сказала Роза, а потом вдруг пригнула к себе его голову и поцеловала в висок. – Это были ужасные десять лет, но они закончились, верно? И у меня тоже есть для тебя подарок. Вот он: Генри не врал. – Эдвард тут же покраснел от гнева, но Роза все равно договорила. – Это действительно он, я чувствую, и наплевать, что у него изменился цвет глаз.
– Нет, – процедил Эдвард, едва проталкивая слова сквозь сжатые зубы. – Не смей это говорить. Он соврал, и я даже понимаю зачем, но это не превращает ложь в правду. Не превращает, слышишь?
Он собирался прошипеть что-то еще, но тут его прервали сразу два события. Во-первых, лес закончился, и вид за ним открылся такой, что Освальд, который шел первым, резко остановился. Во-вторых, закончилась зима, и если до этого Генри казалось, что времена года быстро меняются, то сейчас он понял, что такое действительно быстро. Воздух за минуту прогрелся градусов на десять, запели птицы, на деревьях начали распускаться листья, – как будто здесь само понятие времени окончательно потеряло смысл.
Они стояли на голой полосе земли вдоль края обрыва. Широченный разлом уходил и вправо, и влево насколько хватало глаз, а прямо перед ними через него был перекинут мост. Не волшебный, не прозрачный – обычный каменный мост, только очень древний. Генри даже представить себе не мог, как его ухитрились построить над такой глубокой пропастью. Воздух нагрелся еще сильнее, новенькие листья на деревьях полностью раскрылись и тут же начали желтеть и падать.
– Мост в этих дебрях? – выдохнул Джетт. – Если здесь никто не был от начала времен, кто ж тогда его построил?
Освальд, кажется, задавал себе тот же вопрос. Он коснулся каменных перил моста так, словно думал, что мост – просто видение, которое сейчас растворится. Генри подошел и тоже положил руку на камни, холодные и пугающе настоящие.
– Нужно идти, потом разберемся, – напряженно проговорил Освальд, оглядываясь на лес, в котором снова наступила зима.
Он вступил на мост первым, осторожно раскинув руки, но, кажется, простоявшие тысячи лет камни осыпаться не собирались, и Освальд пошел вперед, с каждым шагом все быстрее. На той стороне леса больше не было, только низкие, искривленные кусты, как на болоте. Времена года там не менялись, ветер не дул – все застыло в таком мрачном покое, что Генри невольно спросил себя, бывают ли эти голые ветки и черная земля хоть когда-то покрыты листьями и травой.
А потом ему в голову пришел еще один вопрос, но задать его Генри смог не сразу – сначала дождался, пока все перейдут. У него было подозрение, что мост может осыпаться за последним из идущих, отрезав путь назад, но мосту, кажется, было совершенно все равно, что кто-то по нему прошел.
– Что дальше в записках Перси? – спросил Генри, когда наконец перебрался на другую сторону.
– Он пишет, что повернул назад, не добравшись до цели, – сказал Освальд, глядя на пустынную землю перед собой. – Вот цитата: «Земли Ужаса заставили меня свернуть с пути. Это место создано страхом, оно обнажает саму твою суть, а нет для человека ничего столь же невыносимого, как он сам». На этом записки нашего дорогого Перси Отступника обрываются.
– Земли Ужаса? – переспросил Генри. – А раньше ты не мог сказать?
– А вы бы тогда пошли? Но теперь уже отступать некуда. Лично я прекрасно знаю, кто я такой, меня этим не испугаешь. – Он вытащил меч. – К тому же у нас есть не только мое прекрасное оружие, но и твои, Генри, смертоносные руки, а также сила великой волшебницы.
Он подмигнул Джоанне, но та в ответ только мрачно покачала головой.
– Все, что я могу делать, это менять облик людей, да еще сонный порошок создавать. Если тут живут чудовища, я, пожалуй, смогу превратить нас всех в мышей – вдруг не заметят?
– Запомни эту идею, может понадобиться, – серьезно сказал Освальд.
Болотистая почва неприятно чавкала под ногами, и Генри снова подумал о соломенной обуви Розы, но тут же отогнал эту мысль. Она сама напросилась идти сюда, не его дело, если веселого в этой прогулке мало.
Горизонт был пустым, смотреть не на что, и следующие полчаса прошли в однообразной ходьбе по черной жиже. Сначала все старались идти тихо, но ничего страшного не происходило, и скоро Джоанна начала жаловаться на промокшие ноги, а Джетт – что-то тихо напевать себе под нос. Вокруг стали попадаться остатки каких-то построек, покосившиеся, гнилые: где-то только крыльцо, где-то кусок стены, – но подумать, откуда они здесь взялись, Генри не успел.
– Какие странные цветы, – вдруг сказал Хью сдавленным, едва слышным голосом.
Генри посмотрел под ноги. Тут и правда что-то росло, хотя, на его взгляд, это были грибы, – синеватые отростки, едва заметно торчащие из земли.
– Это не цветы, – ответил Освальд.
Он так это сказал, что Генри пробрала дрожь, и, с трудом заставив себя снова опустить взгляд, он понял: отец прав. Это не растения, а человеческие пальцы.
