Стоило только подумать об этом, как ближайшие из них зашевелились, коснулись его сапога, и Генри вскрикнул от оглушительного, невыносимого ужаса. Рядом взвизгнула Роза – ее схватили за ногу, и Генри бросился было к ней, но тут и его лодыжку сжали бледные пальцы. Он дернул ногой, пытаясь их стряхнуть, но ничего не вышло, вторую ногу тоже поймал закопанный под землей мертвец, и Генри успел подумать, что сейчас просто умрет от разрыва сердца, когда вокруг что-то изменилось. Прямо перед ним выросла стена, совершенно реальная, с паклей между бревен, с запахом гнилого дерева, и Генри рванулся назад, но потерял равновесие и упал.
Остальные барахтались рядом, но Генри даже не мог испугаться за них, весь его страх уходил на самого себя: в одежду вцепились пальцы, они пытались схватить его за волосы, но те были коротко острижены, и холодные руки просто сжали его голову. Вокруг было так темно, слишком темно, и по краю сознания прокатилась неважная, бесполезная мысль: стена появилась не одна, их четыре, как будто вокруг вырос остов комнаты, и у этой комнаты есть низкий бревенчатый потолок – толстые перекладины, теряющиеся во тьме. В углах лежали глубокие, неверные тени, они шевелились, словно тоже тянулись к нему, и Генри закрыл глаза, чувствуя, как ледяная, пахнущая землей рука пробирается под воротник и начинает давить на горло. Раньше ему казалось, что он знает о страхе все, но как же он ошибался.
Рядом раздалось хриплое, сложное ругательство, и сквозь смертельное отупение у Генри мелькнула мысль: никто, кроме Джоанны, такого не выдумает. Ее раздражающий, как звук пилы, голос прорезал темноту, и Генри рванулся вверх, пытаясь освободиться. Под сопровождение гневных воплей Джоанны голова у него потихоньку снова начала работать. Какой же он идиот, надо просто снять перчатки и уничтожить эти мерзкие руки, уничтожить стены, спасти всех. Дар его выручит.
– А вот это вряд ли, – сказал голос у него над ухом, и Генри вскинул голову так, что мышцы шеи дернуло болью.
Увидев, кто нависает над ним, Генри почувствовал, что шкала страха, которую он прошел до предела еще минуту назад, вытянулась и обрела новые деления. Это был он сам, в своей покрытой землей одежде, и в первую секунду ему показалось, что это очередная проделка Джоанны, но потом он заметил, какие у его двойника глаза: без зрачков, красные, как раскаленные угли, и совершенно точно не человеческие.
Новый виток ужаса придал Генри сил, и он смог даже отползти на пару шагов, потому что сразу узнал того, кто сидел рядом с ним.
– С ума сойти, как же приятно иметь собственное тело, – сказал Огонь, переводя взгляд на свои руки, и медленно, по пальцу, начал стягивать перчатки.
Перчатки. Генри дрожащими пальцами попытался снять свои, но Огонь только засмеялся:
– Ой, да не трудись. У тебя больше ничего нет, смотри.
Без перчаток руки у Огня были красные, с яркими прожилками, как будто вместо крови у него по венам текло пламя, – и, вполне возможно, так оно и было.
– Восхитительно, – простонал Огонь. Он никак не мог насмотреться на свои руки, любовался ими, как редкостным цветком. – Это место подарило мне тело, разве не чудесно? Должны же хоть у кого-то сбываться мечты! Ждал этого целую вечность.
В голосе Огня была такая веселая злость, такой азарт, что Генри понял совершенно точно: он выберется отсюда и будет убивать, больше ему не нужно для этого разрешения. Нужно остановить его, но как? Впервые в жизни у Генри ломило от холода пальцы – пустые, холодные и бесполезные.
– Грустновато без своего единственного оружия, да, мой милый друг? – пропел Огонь.
Нет, нет, не единственного, у отца есть меч, способный убить кого угодно, нужно просто добраться до меча и убить эту тварь. Генри зашарил взглядом по темной комнате, но Огонь, кажется, по-прежнему знал все его мысли, потому что улыбка мгновенно сползла с его лица.
– Даже не думай, – отрезал он и вдруг гладким, звериным движением прыгнул на Генри, повалив его на спину. – Прощай, дружок. Спасибо за чудесное время, что мы провели вместе, а теперь сдохни, будь так добр.
Огонь давил на Генри все сильнее, чтобы его затянула в себя жидкая земля. Генри вырывался, не тратя силы на крик, но Огонь был тяжелый, как каменный валун, и топил Генри в болоте с таким сосредоточенным, деловитым удовольствием, с каким люди занимаются любимым делом. Генри судорожно вдохнул, собирая силы для удара, но он провалился уже слишком глубоко, болотная жижа заливалась в нос, стекала в горло. А под землей по-прежнему ждали мертвецы, ледяные руки зажали ему рот, накрыли глаза, и все звуки затихли, страх отступил. На него навалился сон, приятный и спокойный, как после долгого дня, но вдруг оказалось, что вокруг происходит что-то неприятное и неспокойное. Кто-то мерно и больно давил ему на грудь с такой силой, будто хотел переломать ребра, и Генри собирался попросить, чтобы его оставили в покое, но изо рта вырвался только надрывный булькающий кашель.
В следующую секунду Генри показалось, что его шкалу страха, и так уже растянутую до предела, разнесло на щепки, потому что пальцы полезли ему в рот. Мертвецы добрались до него, им мало убить его, они хотят, чтобы он мучился, хотят убивать его снова и снова.
– Давай же, дыши, ну, кому сказал, – зло, испуганно прошептал чей-то голос, и до изодранного ужасом сознания Генри кое-как дошло, что рука во рту его не душит, а пытается выгрести грязь, которой он давится.
Генри кашлял, пока не заболело в груди, потом, с трудом втянув воздух с привкусом тины, открыл слезящиеся глаза. Над ним нависало бледное лицо Освальда.
– Он всех убьет, – прохрипел Генри, выплевывая землю. – Останови его, у тебя меч, останови!
– Что ты несешь? – спросил отец так внятно, словно боялся, что Генри потерял слух и может только читать по губам. – Дыши и только попробуй снова
