комнату вслед за Генри и также застывали при виде рисунков. Генри моргнул и вдруг понял, что еще кажется ему в этой комнате таким странным.
Кровать была слишком короткой, стулья – маленькими и хлипкими, как для…
Генри обернулся. Он понял, что увидит, еще до того, как нашел взглядом того, кто стоял теперь за спиной Джоанны. Та потрясенно разглядывала свой портрет на стене, а за ней, прислонившись спиной к бревенчатой стене, стоял мальчик лет двенадцати. Он был одет во что-то серое, нечесаные волосы темной волной падали на плечи. У него была болезненно бледная кожа, а щека как-то странно подергивалась, будто мышцы под кожей сокращались без всякого желания их обладателя. Ничто в нем не напоминало Барса, кроме взгляда, – такого, словно он знал о Генри все, даже плохое, но не злился.
– Ты ребенок, – выдохнул Генри. – Так вот почему ты любишь играть!
Один за другим остальные разворачивались и замирали, увидев мальчика. Кошки вдруг скользнули к нему, начали тереться о его ноги, и в его глазах сменилось выражение, они улыбнулись, но лицо даже не шевельнулось, будто разучилось это делать.
– Я помню тебя, – тихо сказал Пал, подходя к нему. – Я даже не думал, что помню, но…
Он осторожно протянул руку-ветку и прикоснулся к его ноге. Генри не думал, что деревянное лицо Пала может выражать такие сильные чувства, и не думал, что лицо ребенка может казаться таким взрослым. Мальчик снова взглянул на Генри и наконец с трудом разлепил губы.
– Я не принимал свой настоящий вид с того дня, как ушел отсюда. – Мальчик так старательно выговаривал слова, как будто и правда разучился говорить. У него был обычный детский голос, совершенно не похожий на низкий бас Барса, и он по-прежнему не отходил от стены, пряча руки за спиной. – Видели бы вы свои лица.
Он сказал это с таким вызовом, что Генри внезапно понял невероятную вещь: тот, кто больше не выглядел, как Барс, но определенно им оставался, был напуган. А потом Генри понял, чего именно он боялся.
Все по-прежнему стояли с таким видом, будто у них на глазах небо вместо синего стало полосатым, и Генри подошел к мальчику. Тот чуть заметно прижался к стене, но Генри осторожно взял его за плечи и потянул на себя, заставляя сделать шаг вперед.
Он был уверен, что мальчик и в этом обличье способен переломать ему все кости, если только пожелает, но тот покорно шагнул ему навстречу. Все оказалось так, как Генри и думал: мальчик не просто так стоял, изогнувшись и как будто просев на один бок. Позвоночник у него был искривлен, плечи казались болезненно узкими, словно он не мог расправить их до конца.
– «Это место обнажает саму твою суть, а нет для человека ничего столь же невыносимого, как он сам», – еле слышно сказал Генри. – Ты это написал про Земли Ужаса, потому что не любишь свой настоящий вид. Поэтому ты путешествуешь в виде огромного быстрого зверя.
Мальчик вдруг улыбнулся краем рта. Кажется, шире он и не мог: та половина лица, на которой дергались мышцы, оставалась неподвижной, но в его темно-голубых глазах улыбка сияла во всю силу.
– Ты научился смотреть в самую суть вещей, – все так же старательно проговорил мальчик.
– Нет, – вдруг подала голос Джоанна. – Это какой-то розыгрыш. Это не твой настоящий вид. Меня не мог создать какой-то…
Она прикусила язык и покраснела, явно от злости, а не от стыда, и улыбка мальчика стала чуть шире.
– Вы первые в истории, кто узнал мое имя, – сказал он так, будто это невероятно забавно.
– А мы его узнали? – пролепетал Джетт.
– Да, – кивнул Генри. – Перси Отступник. Он же сказал, что написал записку сам.
– Что это за тела на улице? – не своим голосом спросил Освальд. – Это ты их убил?
– Нет, – прошептал Худое Пальтишко. Его дети толпились вокруг него, с открытыми ртами глядя на Перси. – Я вспомнил. Ты заставил нас забыть, верно?
– Волшебным существам незачем помнить плохие вещи. – Улыбка на его лице поблекла. – Но я покажу. И вам, и остальным. До того, как появилось королевство Барса, эти земли не были пусты. Полторы тысячи лет назад здесь уже жили несколько племен. Никакого волшебства тут не было – это были самые обычные люди. А потом к ним пришли враги.
Он щелкнул пальцами, и в ту же секунду вокруг все изменилось. Это была та же комната, но в солнечный день, и Генри понимал, что его в ней больше нет, он просто видит то, что происходит. Точнее, то, что произошло когда-то.
Перси сидел за столом и рисовал, а на сундуке сидел человек, которого Генри меньше всего ожидал увидеть: Матеуш. Только он был моложе, без всякой короны и не в королевском наряде, а в рубашке из некрашеного полотна и мешковатых штанах.
– Я хочу знать, что они придумали, – упрямо сказал Перси, продолжая черкать куском угля по бересте.
– Маленький еще, – покачал головой Матеуш, глядя в окно, и Перси угрюмо повернулся к нему, выдвинув вперед нижнюю челюсть.
– Все надеются, что всадники повернут в другую сторону, но если дойдут сюда, нам конец. Соседнюю деревню уже сожгли, я все подслушал, – отрывисто сообщил он, возвращаясь к рисунку Щека у него дергалась так, что ему приходилось останавливаться после каждой фразы. – Мария сказала, они никого не оставляют в живых, находят, даже если спрячешься. Мы попытаемся защищаться, но всем уже понятно, что… А у Серого Старика есть идея.
Матеуш с интересом поднял брови и откинулся спиной на стену.
– Теряюсь в догадках, что помешало тебе подслушать до конца, Перси.
