Генри никогда бы не поверил, если бы ему сказали, что Освальд может покраснеть, но именно это и произошло: на скулах у него проступили красные пятна.
– Волшебник с безграничной властью – это должность для того, кому терять нечего, – спокойно сказал Перси. – А ты уже нашел свое призвание. Ты – отец. Хороший отец.
– Это что, шутка? – без выражения спросил Освальд.
– Вовсе нет. Я это сразу вижу: любовь горит в людях, как… Как это. – Перси приподнял шар. – Ты пытаешься ее в себе уничтожить, потому что боишься потерять, и я не могу тебя за это винить. У тебя был мрачный, вечно занятой отец, который тебя не замечал, а ты в глубине души все тот же подросток, который мечтал о том, как однажды сам будет всеми командовать. Потом ты стал точно таким же отцом своим сыновьям, но триста лет спустя вдруг обрел именно то, что тебе было нужно больше всего: ребенка, которого ты полюбил, и это взаимно. – Перси взглянул на Генри и улыбнулся краем рта. – Твой сын, какой бы ни была история его появления, похож на тебя в лучших твоих проявлениях. Ему сейчас кажется, что ваша связь разрушена, но поверь: он будет по тебе скучать. Не по тому, каким ты был в плохие дни, а по тому, каким был в хорошие.
Освальд молчал. В комнате стало так тихо, что слышно было, как урчат кошки, в ряд рассевшиеся на кровати. А потом заговорил Хью.
– Да ладно, серьезно? – презрительно бросил он. – Ты что, протащил нас через все королевство, потому что верил, что Освальд может… – он выдавил смешок, – исправиться?
– Конечно. – Перси кое-как вытер лоб плечом, поскольку руки были заняты. – Люди в моей деревне поверили в белую птицу, которой не существует, и превратили свой страх и свою смерть в любовь. Что может быть лучше, чем исправлять непоправимое?
Освальд зло дернул головой и протянул руку к шару Несколько секунд его дрожащие от напряжения пальцы были так близко, что Генри все ждал, когда Перси дернется назад, но тот не двигался.
А потом Освальд опустил руку.
– Это все, о чем я мечтал, – хмуро процедил он, глядя на шар, и Перси присел на край сундука, опустив шар на колени, – кажется, стоять он больше не мог.
– Иногда мы перерастаем свои мечты. И кстати, об этом. Я хочу сделать тебе подарок. За Пределом возможно что угодно, и ты можешь оставить здесь свое бессмертие – стоит только пожелать.
Освальд коротко, сухо рассмеялся, ощетинившись, как волк.
– Так вот чего ты добивался. Ну конечно, как я мог поверить, что тебе есть до меня дело? Заговариваешь мне зубы, чтобы я убрал единственную защиту, которая не дает тебе меня убить.
Перси фыркнул. Он бледнел с каждой минутой – видимо, сил на присутствие в мире людей у него было еще меньше, чем он хотел показать.
– Ты сам себя в этом убедил. Я мог убить тебя в любой момент, на это сил у меня точно хватило бы. Но помнишь, что я говорил про равновесие? Ты занимаешь место главного злодея в этом королевстве очень долго, а ты вовсе не кровожадный, не жестокий и не подлый. Просто обижен на всех, тебе скучно, и твой великолепный ум не находит себе достойного применения. Худшие злодеи получаются из тех, в ком нет любви, и на твое место могут прийти именно они, но я, пожалуй, рискну освободить тебя от этой должности.
Ты очень устал. Я тебя понимаю, потому что тоже очень устал. Бессмертие – это вовсе не весело, а ты схватил его, как игрушку, и с тех пор не можешь нормально спать, не чувствуешь, как идет время. Голод, жажда, усталость, все притупи…
Он прервался на полуслове и откинулся головой на стену, закрыв глаза, как будто веки стали слишком тяжелыми. Освальд смотрел на шар, по-прежнему лежавший у него на коленях, и видно было: помимо всего, что поразило его сегодня, он изумлен тем, что Перси настолько доверяет им всем, что совершенно не следит за такой ценностью.
– Пройдет меньше ста лет, и Генри умрет, потому что он смертен, – не открывая глаз, проговорил Перси. – А без него ты постепенно превратишься в того злодея, которым тебя рисуют в сказках. Бессмертие сведет тебя с ума, ты будешь пытаться убить себя, но, конечно, ничего не выйдет, а я понятия не имею, буду ли еще жив, чтобы хоть чем-то тебе помочь. Я решил, что должен сделать это сейчас. Момент подходящий: у этого дня очень много вероятностей хорошего исхода.
– А есть вероятность плохого? – мрачно спросил Освальд.
– Она всегда есть. – Перси с трудом открыл глаза и улыбнулся. – Из каждого положения исходят десятки вероятностей, от лучшей до ужасной. Люди сами выбирают. Я, кстати, даже не знаю, как работает твой дар: ты действительно всегда предвидишь абсолютную правду. Дары часто меня удивляют, но хорошее произведение не обязано быть до конца понятным автору.
– Если он перестанет быть бессмертным, что будет со мной, когда он умрет? – спросила Джоанна. Губы у нее кривились от какого-то сильного чувства, и Генри даже не понимал: плохого или хорошего. – Ты что, пытаешься мне отомстить за непослушание?
Перси приподнял брови. Глаза у него улыбались, хотя губы, кажется, уже не могли.
– Конечно нет. Он состарится и умрет, соединившись с теми, кто умер до него, и ты сделаешь то, что делают люди: переживешь его смерть и сохранишь воспоминания. Все на свете конечно, все стареет, всего недостаточно, но разве это не повод любить друг друга сильнее прямо сейчас?
