писавших через столетие (или даже больше) после излагаемых фактов, которые могли подчеркнуть обособленность епископа от короны, или сделать упор на его приближенность ко двору. «Житие Колумбана» пыталось создать впечатление широкого распространения ирландского монашества по Галлии и его тесной связи с интересами королевской власти во второй четверти VII в. Точно также авторы некоторых агиографических сочинений о меровингских епископах (в особенности поздних, написанных в каролингскую эпоху) считали, что основание монастырей было, прежде всего, прерогативой епископов, а не королей, их приближенных, или отдельных знатных семей. Однако основание монастырей Эрхиноальдом и Нивардом из Реймса, о которых мы знаем из грамот, рисует картину, отличающуюся от созданной житием Эдоэна. При ближайшем рассмотрении оказывается, что сообщения ключевых текстов, относящихся к этому периоду, описывают картину этого периода по-разному.
Идея особой взаимосвязи между королевской династией и монастырями как опорой ее власти присутствует в житии Балтхильды, однако в других агиографических произведениях, как современных ему, так и написанных много позже, нельзя заметить то, что она стала общепринятой. Меровингские “vitae” не позаимствовали из «Жития Колумбана» всех тех представлений, которые были характерны для ирландских монахов в отношении власти{221}. Описание деятельности св. Эдоэна и св. Элигия в агиографических текстах свидетельствует о следующем: все же нет веских оснований говорить о наличии представлений об особой связи между монастырями и королевской династией в VII–VIII вв.{222} Идеи необходимости обладания связями с королевским двором для основания монастырей не дают возможности понять всю сложность взаимоотношений властителей и значимых людей различного рода. Монастыри — те особые центры, где в течение позднего периода правления династии Меровингов короли и епископы должны были взаимодействовать, если хотели опираться на монашеские общины. Несмотря на то, что в это время монастыри стали постепенно распространяться, для авторов житий (в особенности для тех, которые писали через столетие после событий) их появление не изменило политический баланс, а равно и ресурсы, имевшиеся у королей и их двора. В VII в. монастыри отразили политический расклад, сложившийся в это время в Нейстрии, а именно, — систему, в рамках которой основой политики в королевстве франков было взаимодействие между правителями, знатью и епископами для поиска согласия, необходимого для использования ресурсов обителей.
Это позволяет заново посмотреть на то, насколько значимым был авторитет церкви для светской власти в соответствии со взглядами авторов агиографических сочинений в период между серединой VII и серединой VIII в. Для автора первой редакции жития св. Леодегара Отэнского (третья четверть VII в.) важно подчеркнуть вовлеченность прелата в политическую борьбу и его особую роль при дворе. Но как редактор более поздней версии этого памятника, так и автор жития св. Эдуэна, которое было написано через сто лет после излагаемых событий, в конце VIII или начале IX в., уже мало интересовались вовлеченностью епископов в процесс управления. Автор жития св. Эдуэна не стремился представить дело так, что поддержка франкских правителей Галлии оказывалась важнейшим фактором, позволявшим епископу завоевать авторитет в своем диоцезе при основании монастырей. Наоборот, в задачу автора входило показать, что смерть св. епископа Эдуэна явилась важнейшим событием для короля Теодериха III (673–690) и его окружения, и он рисует в деталях, с какой скорбью правитель и его двор приняли участие в последних церемониях{223}. Сообщения жития транслируют иной взгляд на события биографии св. Эдуэна по сравнению с тем, который обнаруживается у авторов жизнеописаний других святых, или же по сравнению с ситуацией, возникающей после изучения грамот. На примере двух этих текстов логично утверждать — в VII в. образованный клир считал, что епископы могли на равных с королями определять политику Франкского государства, и только открытое насилие со стороны королей могло ограничить власть прелатов. Короли и епископы, согласно представлениям клира, должны были договариваться и находить взаимоприемлемые способы использования ресурсов обителей, которые к этому моменту стали постепенно менять светский и церковный пейзаж меровингской Галлии. Но этот взгляд, скорее всего, являлся пристрастным и был своего рода пропагандой, т.к. картина, рисуемая житиями, во многом противоречит той, что возникает в грамотах.
§ 4. Монастыри и королевская власть: версия “Gesta Dagoberti regis”
История Сен-Дени является одним из важнейших сюжетов в средневековой истории Франции[38]. В Высоком Средневековье этот монастырь стал символом единства Франции и преемственности монархии и ее королей из династий Капетингов и Валуа. Сен-Дени был усыпальницей французских королей, и в нем хранились символы монархии — “Oriflamme”, боевой стяг французских королей. Именно в этом аббатстве монахи поддерживали память о королях Франции традицией историописания. История Сен-Дени служила символом преемственности истории Франции и французской монархии в период Средневековья, и обращение к ней — не просто дань прошлому. Ведь представления об ушедших эпохах являются частью мировоззрения в любой культуре, и они не в последнюю очередь ответственны за формирование в рамках этой традиции знаков и символов, используемых в процессах общественной коммуникации. Поэтому вопрос об истории Сен-Дени — это вопрос о том, как исторический контекст Средневековья влиял на возникновение характерных для данного периода исторических представлений. Дискуссии об основных событиях в истории монастыря в Раннем Средневековье были способом осмыслить историю Франкского королевства (а затем и Франции), и поэтому представления о прошлом монастыря явились
