— К сожалению, я не могу включить свет.
— Не страшно. У нас есть фонарик.
— Даже два, — пробурчал недовольно Десмонд. И они стали спускаться на niveau -1[212]. Белые лезвия света фонариков ярко резали темноту, словно ножи — черный сливовый пирог. Только запах у пирога был странный. Ноздри щекотала не бурбонская ваниль, а тьма и пепел, которые таращили на палладинов свои огромные пустые глазницы.
— Это здесь, — звук их шагов гулко бился о низкие своды зала. Очередной взмах острого луча — и взгляд Десмонда вырвал из темноты один каменный саркофаг, затем второй, третий… Древние пристанища мертвых украшала готическая резьба, а тяжелые крышки надежно охраняли их от непрошеного вторжения. К одному в дальнем углу, над разрушенным древним некрополем, Себастьян и подвел Десмонда.
— Здесь, — повторил он, пристраивая фонарик на выступ кирпичной стены.
— Здесь? — эхом откликнулся Десмонд. — Они запихнули его в гроб? Изящно, надо признать.
— Не желаешь взглянуть?
— Представь себе, желаю, — второй фонарик примостился рядом со своим собратом. Теперь лучи слились в устойчивый поток и надежно освещали саркофаг.
— Взяли? — мужчины схватились за тяжелую мраморную крышку. Вдвоем они еле сдвинули ее в сторону.
— Ach, du meine Gute[213]!
— Motherfucking[214]!
Оба возгласа вырвались почти одновременно — из гроба на них смотрели мутные, полумертвые глаза. Эти страшные глаза — единственное, что можно было рассмотреть на лице, нижняя часть которого была залеплена широким пластырем. Светлые волнистые волосы слиплись от пота и пыли.
— Он нас видит? — произнес Десмонд негромко.
— Не думаю, — Бас пощупал пульс на запястье крепко связанных рук. Пленник даже не шевельнулся, а просто продолжал таращиться на два расплывающихся в темном сумраке светлых силуэта.
— Пульс сильно замедлен. Скорее всего, он под сильным наркотиком, — Себастьян укоризненно покачал головой: — Так не годится, босс.
— Что именно?
— Не годится его мучить до казни.
— Если мне не изменяет память, прежде чем убить, он держал девочек в маленьких гробиках, — равнодушным голосом произнес Десмонд. — Так что все в рамках возмездия. Око за око. Пусть скажет спасибо, что его накачали. Меня волнует другое.
— Что вас волнует, босс? Что может волновать больше человеческой жизни?
— Меня волнует, почему местные нам солгали. И я это выясню.
— Не думаю, что они скажут правду.
— Я спрошу не у них. А что касается человеческой жизни — клево, конечно, но ты уверен, что к этой мрази применимо слово «человек»?
— Он человек, — упрямо прошептал Бас.
— Да? — Десмонд смерил парня недоверчивым взглядом.
— Да.
— Тогда в чем дело? Вытащи его отсюда и пусть проваливает на все четыре стороны и дальше убивает детей.
— Ты говоришь несерьезно, босс. Я же не о том, что его надо освободить, а о том, что недопустимо мучить преступника более, чем он заслужил своим преступлением.
— Завтра у тебя будет шанс перед ним извиниться. Так ты не собираешься его отпускать, нет? Тогда крышку на место, и идем отсюда.
С неприятным скрежещущим звуком крышка поползла на место.
— Как ты узнал, где они его прячут? — спросил Десмонд. — Ты за ними следил?
— Нет. Случайно наткнулся на эту сладкую парочку около музея. Согласись, на любителей истории они не похожи.
— Не похожи, — согласился босс.
— Они прошли в некрополь и, под присмотром уже знакомой тебе дамы, специально для них перекрывшей вход в зал, сделали Тальону укол. Я следил за ними из-за угла.
— Ясно. Герой. А если бы они тебя заметили?
— И что бы они мне сделали? — легкомысленно пожал плечами Себастьян.
— Вот бы мы и узнали, — скривился босс, отряхивая руки от известняковой пыли. — Все, валим. Пора.
Пора возвращаться… Или не стоит? Десмонда точило неясное предчувствие — не все пройдет гладко, ему крайне не нравились местные палладины — уж больно подозрительно себя ведут, надо быть готовым к осложнениям.
Осложнения не заставили себя ждать. Они начались следующим вечером, как только команда смерти переступила порог базилики.
