— Надо собираться, Антоха, — сказал папа, — а то скоро темнеть начнёт.
Когда уходили, Антошка всё оглядывался: не покажется ли опять та белка. Но суетились над рассыпанными семечками и орешками только синички, голуби и воробьи.
Про собаку и кошачий квартет
Была суббота. Антошка с папой возвращались из музыкальной школы. Антошка очень любил, когда папа отводил его или забирал с занятий. По дороге они часто играли в игру, которую папа называл «Песни улицы». К примеру, проедет мимо машина, а папа достанет телефон, включит диктофон и просит: — Угадай, Антоха, какая нота звучит! Антошка прислушается, назовёт ноту.
Папа тоже старательно прислушивался:
— Точно? Не ошибаешься? Ладно. Дома проверим.
Или просил послушать, как воробьи чирикают. Антошка опять прислушивался. Воробьи чирикали всегда на четырёх очень высоких нотах. Он называл эти ноты — соль, ми, ля, си.
Или, например, мимо катили детскую коляску, а в ней плакал ребёнок. Папа записывал плач, и Антошка опять называл ноты. Папа сомневался, качал головой. Но потом, когда приходили домой и сверяли всё на пианино, Антошка всегда оказывался прав. Он играл проехавшую машину, плачущего ребёнка, чирикающих воробьёв. Звучал аккорд. Папа прислушивался к этому аккорду. И аккорд ему нравился.
— Отлично, Антоха! — восхищённо говорил папа. — И ведь ни за что не догадаешься, что родился он из самых обыкновенных звуков, которые мы каждый день слышим: ребёнок заплакал, машина проехала, воробьи между собой поболтали… Но если это сыграть — красота!
Сегодня в «Песни улицы» не играли. Шёл дождь. Было холодно и сыро. Папа и Антошка спешили домой. Когда уже вошли в подъезд, от самых дверей квартиры на них с лаем неожиданно кинулась большая чёрная собака. Антошка с папой выскочили во двор и закрыли дверь. Растерянно посмотрели друг на друга.
— Откуда она взялась? — удивился папа.
Он приоткрыл дверь, осторожно заглянул в подъезд.
— На лестнице нет, — прошептал и стал медленно подниматься.
Но стоило ему ступить на лестничную площадку, собака опять залаяла на него. Папа проворно выскочил из подъезда, привалился к двери спиной.
— Что будем делать, Антоха? — спросил папа и достал мобильный телефон. — Свет, нас тут собака домой не пускает, — начал он объяснять маме. — Антоха со мной, конечно… А я знаю, чья это собака? Дура какая-то, а не собака. Разлеглась у наших дверей, на коврике. А подходишь — бросается. Да я понял уже, что входить пока не надо. Давай мы отойдём, а ты попробуй дверь приоткрыть. Только осторожно. Может, она тебя испугается и убежит?
Папа распахнул пошире дверь подъезда, подставил под неё камень, чтобы не захлопнулась.
— Давай, Антоха, отойдём подальше.
Папа за рукав потянул Антошку за угол дома. Стали ждать, не выйдет ли из подъезда собака. Но она не выходила. Зазвонил папин телефон.
— Здесь мы, за углом, — отвечал папа маме. — Нет, не выходит. Ну ещё бы… На улице дрянь, а не погода. Наверное, собака эта погреться в подъезд зашла. Двери, видимо, приоткрыты были, вот и забежала. Да почему сразу я-то забыл закрыть? А может, и я… Какая теперь разница?
Потом папа слушал трубку и кивал. А ещё потом сказал: «Хорошо!» — и пошёл к окнам квартиры. Антошка за ним.
— Возьмите колбасу. — Мама открыла раму, перегнулась через подоконник и передала папе довольно увесистый кусок. — Может, колбасой выманить получится. Только выманивайте подальше от подъезда. Чтобы заскочить успели.
Папа с сожалением посмотрел на колбасу и даже её понюхал. Это была его любимая — сырокопчёная.
— Ладно. Пусть подавится… — вздохнул папа.
Он отважно двинулся в подъезд и забросил колбасу на ступеньки. Но не рассчитал и попал на самую нижнюю. Папа с Антошкой опять заскочили за угол и стали ждать, но собака не появилась.
— Наверное, недолёт, — сказал папа. — Она запах не чует. Надо ближе.
Он вернулся в подъезд, подобрал кусок с нижней ступеньки, прицелился и забросил его на верхнюю. Но собака вновь не отреагировала.
— Свет! — Папа постучал в окно квартиры.
Выглянула мама.
— Давай ещё колбасу. Да побольше. И нарежь. Упрямая попалась собака, её одним кусочком не выманить. Надо прямо в пасть её наглую кидать. И
