когда она распробует…
Мама подала ещё колбасы, а папа спросил:
— А другой нет? Только эта? Может, не надо колбасу переводить? Может, она сырокопчёную не любит? Может, мяса ей дать?
— Мясо размораживать надо, — возразила мама. — Пока оно будет размораживаться, вы сами тут заморозитесь. Потом и вас размораживать придётся. Кидай колбасу, не жадничай.
— Эх, ладно… чего там, — вздохнул папа и опять вошёл в подъезд.
Антошка очень переживал за папу.
Собака снова залаяла — громче и страшнее прежнего. Папа выскочил, схватил Антошку и бросился за угол.
— Всё! — крикнул он гордо. — Сожрала. Я ей прямо под ноги кинул. Сейчас эта наглая рожа у нас как миленькая из подъезда выйдет!
Папа выложил от ступенек аж до самой дороги целую колбасную тропинку. Но собака не выходила.
— Ах так, да?! — рассердился папа. — Ну погоди! Всё равно тебя оттуда вытащу!
Папа достал телефон, вошёл в дом. И вдруг Антошка услышал душераздирающее кошачье завывание, а следом — громкий надсадный лай. Вылетел как ошпаренный из подъезда папа — коты, казалось, орут у него прямо в зажатом кулаке, — и почти сразу показалась собака. Она скалила зубы. На неё было страшно смотреть.
Кошачий мяв оборвался так же неожиданно, как начался.
Собака учуяла кусок колбасы у двери, съела его, заметила следующий. Да так и пошла от подъезда — от одного кусочка к другому, мимо скамейки и мусорки. Антошка с папой заскочили в дом и захлопнули за собой дверь.
До самого вечера только и разговоров было, что о собаке. Пересказывали во всех подробностях — и как она не пускала папу с Антошкой домой, и как мама металась от дверей к окну, и как за папу с Антошкой волновалась, а на собаку сердилась.
Только бабушке поучаствовать в приключении не удалось: она спала у себя в комнате и ничего не слышала. Ей рассказали про собаку, и бабушка стала ворчать, что могли бы её разбудить, раз такое дело. Она бы живо эту собаку выпроводила из подъезда — и колбасу бы не пришлось зря переводить.
— Как же ты додумался кошачий концерт включить? — удивлялась мама. — Я уж и забыла про него. Но придумал отлично. Только ты мог такое придумать!
Папе было очень приятно, что мама его хвалит. И они стали вспоминать летний отдых на море — как под окна домика, который снимали, по вечерам приходили коты петь свои кошачьи песни.
Котов было два — один рыжий, другой чёрный. Днём они прятались где-то, но, как только наступала ночь, приходили под окна домика, где жили Антошка, папа и мама, и до трёх-четырёх утра пели. Иногда коты резко обрывали пение, взвывали и начинали драться. А подравшись немного, опять голосили дуэтом.
Один голос был низкий и с хрипотцой. Другой — высокий, молодой, звонкий. Запевал всегда высокий, потом мелодию подхватывал низкий голос. Иногда они сливались и звучали на одной ноте, но потом вновь расходились.
— Во дают! — восхищённо говорил папа. — А здорово у них получается петь на два голоса. Это, братцы мои, полифония…
— О боже мой! — вздыхала мама. — Вы только послушайте его: коты орут, спать не дают, а он про полифонию рассуждает… Ты лучше придумай, как эту полифонию выключить. Очень спать хочется.
— Что-нибудь придумаем, — весело обещал папа.
В одну из ночей, когда коты горланили особенно громко и протяжно, папа записал их на телефон, потом включил запись. И вот уже не два, а четыре кошачьих голоса запели песню — двое в кустах под окнами, двое в комнате.
— Я этого не выдержу! — застонала мама и накрыла голову подушкой.
И вдруг коты на улице недоумённо притихли.
— Ага! — крикнул папа. — Ошалели, не иначе.
Уличных котов в ту ночь они больше не слышали.
Коты вернулись на следующий вечер. Но стоило папе услышать возню в кустах и первые пробные звуки, он сразу включил вчерашнюю запись. И
