стражниками с Южных ворот.
Воспитательница повернула к говорившему недовольное лицо, но увидев перед собой монаха, почтительно склонила голову. На вид женщине было около шестидесяти длинных сезонов, или около того.
"Старая дева, — сразу решил для себя Ладвиг. — Только у них бывает подобный взгляд".
— Прошу извинить мою горячность святой брат. — проникновенно сказала женщина. Похоже, молодость отца Йохана ввела её в заблуждение, и работница приюта решила, что перед ней послушник. — Но даже праведник потерял бы терпение после шалостей наших детишек. Вот, полюбуйтесь, что натворила упомянутая вами девочка, едва попав в святую обитель.
Воспитательница протянула стоявшему ближе к ней сержанту доску для нарезания хлеба, на которой были нацарапаны какие-то рисунки. Неумелый художник использовал острый предмет для нанесения углублённых линий и сажу для их закрашивания. На одной картинке Ладвиг узнал человека, но выглядевшего так, как будто он весь состоял из тонких переплетающихся нитей. А вот рядом с ним было нарисовано нечто загадочное. Сержант силился понять, что же хотела изобразить девочка, пока из глубин памяти не всплыли слова Виланда: " похож он на большой клубок змей. Все шевелятся, тычутся куда-то, ощупывают".
"Получается, что Фрок его видела. Бедный ребёнок".
Воспитательница продолжала ворчать, сурово поглядывая на забившуюся в угол девочку. Та сердито смотрела на неё исподлобья и никак не реагировала на призывы повиниться и раскаяться.
— Прекратите!, — не выдержал Ладвиг. — Знаете ли вы, что недавно пришлось пережить этому ребёнку? Она с тех пор даже слова вымолвить не может! Сколько стоит ваша деревяшка? Я лично возмещу убытки, причинённые монастырю. Только оставьте девочку в покое!
Женщина обиженно поджала губы и надменно произнесла:
— Не вам решать вопросы воспитания детей, молодой человек. И если бы у вас были свои, то вы бы понимали…
— Полномочия сержанта Ладвига включают в себя и заботу о детях, оставшихся без родителей, — вмешался монах. — Девочка будет находиться в приюте до тех пор, пока её не заберут близкие родственники. А пока освободите её от работы на кухне. Да, — твёрдо сказал он, видя, что работница приюта недовольна. — С девочкой должен постоянно общаться доброжелательно настроенный человек, чтобы она не чувствовала себя одинокой. Лучше, если это будете не вы.
"Ох, и ведьма, — подумал Ладвиг, наблюдая, как женщина, меняясь в лице, покрывается пунцовыми пятнами. — Как таким можно доверять детей?"
— Я инспектирую обитель святого Танкреда по поручению его высокопреосвященства, архиепископа Берхарда. И обязательно поговорю с вашим настоятелем по поводу сегодняшнего происшествия. К девочке нужен особый подход. Не сомневаюсь, что настоятель согласится с моим мнением, — продолжал брат Йохан. Этими словами он окончательно сломил молчаливое сопротивление воспитательницы. Женщина, покорно склонив голову, удалилась, даже не испросив для этого разрешения. Фрок успела куда-то исчезнуть ещё раньше, и приготовленные сержантом слова ободрения так и не сорвались с его губ. Тогда он ещё раз взглянул на детский рисунок, пробуя разобраться, кого ребёнок нарисовал рядом с демоном.
"Без всякого сомнения — человек, но вид у него необычный. Какое отношение он имеет к убийству? Возможно, ещё один свидетель… Едва ли девочка фантазировала, когда наносила на доску линии. Но зачем она это делала? Может быть, изобразив кошмарное создание, Фрок хотела избавиться от своего страха? Думает, что нарисовала демона, значит, получила над ним власть…".
Ладвиг захотел поделиться своими соображениями с монахом и вдруг понял, что с момента ухода женщины, чернорясник не проронил ни слова. Он молча стоял рядом, а сержант готов был поклясться, что взгляд монаха был направлен на него. Нетрудно догадаться, чего ждал брат Йохан от дознавателя и что хотел услышать. Ладвиг снова взглянул на изображение демона, ему вдруг почудилось, что в переплетении линий стали видны лица жертв. Вот Росвита, вот безымянная курьерша, а вот ещё чьё-то лицо, и ещё. Лиц было много, и каждое смотрело на него с укоризной и упрекало в том, что он не защитил их от чудовища. Мелькнуло даже лицо Греты, и сержант тряхнул головой, отгоняя наваждение.
Уже приняв окончательное решение, он затаил дыхание и прислушался к себе. Ладвиг помнил, какое воздействие оказывал на него чернорясник в "лисьей норе" и ожидал возвращения тех же ощущений. Но на этот раз монах не пытался подавить волю дознавателя, предоставляя ему самому сделать выбор. До некоторой степени это было проявлением доверия со стороны представителя архиепископа, сержант доверие оценил, но в последний момент осторожность взяла верх.
"А зачем, собственно говоря, ему моё признание? Он же сказал, что знает об истинном виновнике убийств? Никаких доказательств у монаха нет, иначе бы он их уже предъявил. Так и у меня их нет. Только наблюдения Виланда и его умозаключения. Если я признаюсь, в Магистрате это сочтут не иначе, как предательством…"
— Нужно сделать выбор, брат. — неожиданно произнёс чернорясник, взяв из рук сержанта доску для нарезания хлеба.
"Я уже сделал выбор, — подумал Ладвиг. — Но почему-то остановился. Словно какая-то часть меня восстала против такого решения. Значит, этой части меня всё равно, что рано или поздно появятся новые жертвы?".
Потрясённый этим невероятным выводом, он кивнул и сказал:
