Картина мира в пословицах русского народа

становимся» (Гоголь Н. В. Женщина: http://feb-web.ru/feb/gogol/texts/ps0/ps8/ps8-143-.htm).

В 1834 г. Н. Г. Гоголь написал повесть «Невский проспект». Мы видим здесь женщин с умопомрачительно тонкой талией: «Здесь вы встретите такие талии, какие даже вам не снились никогда: тоненькие, узенькие талии, никак не толще бутылочной шейки, встретясь с которыми, вы почтительно отойдете к сторонке, чтобы как-нибудь неосторожно не толкнуть невежливым локтем; сердцем вашим овладеет робость и страх, чтобы как-нибудь от неосторожного даже дыхания вашего не переломилось прелестнейшее произведение природы и искусства» (Гоголь Н. В. Избранные сочинения в двух томах. Т. 1. М., 1984. С.?382–383).

Никакой идеализации и опоэтизирования женщины вообще и женской красоты в частности мы не находим в русских пословицах. Красота стоит в них на втором месте, а первое занимают разум, счастье, доброта и т. п.

Красавица без ума – что кошелек без денег; Красота завянет, а ум не обманет; Красота приглядится, а ум вперёд пригодится; Жаль красоты, которая ума не имеет; Не красавицей дом держится, а умницей; Снаружи красота, внутри пустота; Краса до венца, а ум до конца; Красота с умом редко уживаются; Красота и глупость часто бывают купно; Вянут леса, вянет и краса; Не родись красивой, а родись счастливой; Красоту не лизать, лишь бы жилось хорошо; С лица воду не пить, и с корявым можно жить; Рыжий да рябой – народ самый дорогой; Не суди по красоте, суди по сердцу; Не гонись за красотой, а гонись задобротой; Красота до вечера, а доброта на век; Красивая, как ёлка: колючая, как иголка; На красоту нечего уповать; На красоте не онучи сушить; На красоте не блины пекчи; Красота приглядится, а щи не прихлебаются; Красотой сыт не будешь; Умный любит за характер, а дурак – за красоту; Многих красота мира сего погубляет, прельщают же слова и т. д.

Наш знаменитый историк Сергей Михайлович Соловьёв следующим образом объяснял приглушённость чувства красоты в простом русском народе по отношению к женщине: «Роскошная, щедрая природа, богатая растительность, приятный климат развивают в народе чувство красоты, стремление к искусствам, поэзии, к общественным увеселениям, что могущественно действует на отношения двух полов: в народе, в котором развито чувство красоты, господствует стремление к искусству, общественным увеселениям, – в таком народе женщина не может быть исключена из сообщества мужчин. Но среди природы относительно небогатой, однообразной и потому невеселой, в климате, относительно суровом, среди народа, постоянно деятельного, занятого, практического, чувство изящного не может развиваться с успехом; при таких обстоятельствах характер народа является более суровым, склонным более к полезному, чем к приятному; стремление к искусству, к украшению жизни слабее, общественные удовольствия материальнее, а всё это вместе, без других посторонних влияний, действует на исключение женщины из общества мужчин, что, разумеется, в свою очередь приводит ещё к большей суровости нравов» (Размышления о России и русских. Штрихи к истории русского национального характера. Вып. I. Сост. С. К. Иванов. М., 1994. С. 133).

Нельзя, вместе с тем, забывать о главном: большую часть пословиц у нас создавали крестьяне, а им некогда было наслаждаться искусством. Им надо было выживать. Не до жиру – быть бы живу. Вот почему искусству в русской пословичной картине мира отведено в общем незначительное место. Преобладающее место в ней занимают пословицы о нравственности.

2.5.2.4. Нравственность

Движение того или иного народа от зла к добру есть не что иное, как его путь к нравственности. Это путь от животного к человеку (см. подр.: Даниленко В. П. От животного – к человеку. Введение в эволюционную этику. СПб.: Алетейя, 2015. 391 с.).

Путь русского человека от животного к человеку был извилистым. С одной стороны, мы видим, что домонгольская Русь всё больше и больше вливалась в европейскую цивилизацию, а с другой стороны, нравы её жителей оставались во многом ещё варварскими. Об этом свидетельствует, в частности, дикая жестокость, которую позволяли себе с лёгкостью необыкновенной наши князья.

Н. М. Карамзин писал: «Добродушный Александр Невский и Тёмный резали носы преступникам, Василий Дмитриевич отсекал руки и ноги, Юрий Смоленский изрубил на части княгиню Вяземскую, опочане сдирали кожу с литовских пленников и проч., и проч.» (Размышления о России и русских. Штрихи к истории русского национального характера. Вып. I. Сост. С.?К.?Иванов. М., 1994. С. 178).

«В примерах жестокости наказаний, – пишет в свою очередь С. М. Соловьёв, – нет недостатка в источниках; советники молодого князя Василия Александровича подверглись жестоким наказаниям: у одних нос и уши обрезали, у других глаза выкололи, руки отсекли» (там же. С. 182).

Поистине чудовищным нравственным испытаниям наш народ подвергся во времена татаро-монгольского ига в XIII–XV?веках. Об этом свидетельствуют высказывания многих людей. Приведу здесь лишь некоторые.

Н. М. Карамзин: «Так называемые Послы Ордынские и баскаки, представляя в России лицо Хана, делали, что хотели; самые купцы, самые бродяги Могольские обходились с нами как с слугами презрительными. Что долженствовало быть следствием? Нравственное уничижение людей. Забыв гордость народную, мы выучились низким хитростям рабства, заменяющим силу в слабых; обманывая татар, более обманывали и друг друга; откупаясь деньгами от насилия варваров, стали корыстолюбивее и бесчувственнее к обидам, к стыду, подверженные наглостям иноплеменных тиранов» (там же. С. 177).

В. Г. Белинский: «Под татарским игом нравы грубеют: вводится затворничество женщин, отшельничество семейной жизни; тирания варварского ига монголов приучает земледельца к лености и заставляет делать всё как-нибудь, ибо он не знает, будут ли завтра принадлежать ему его хижина, его поле, его хлеб, его жена, его дочь. Застой и неподвижность, сделавшиеся с этого времени основным элементом исторической жизни старой Руси, тоже были следствием татарского ига» (там же. С.?179).