царь раздавил народ под бременем налогов и довёл деспотизм до неслыханной степени могущества. Все учреждения, хоть отчасти сдерживавшие царскую власть, были уничтожены, все предания и обычаи, хоть немного охранявшие его достоинство, были забыты… Петровская “реформа” нравилась нашим царям и царицам больше всего потому, что она страшно усилила самодержавную власть» (
Екатерина II прятала свой жестокий деспотизм за показную терпимость. А. С. Пушкин писал: «Со временем история оценит влияние её царствования на нравы, откроет жестокую деятельность её деспотизма под личиной кротости и терпимости, народ, угнетённый наместниками, казну, расхищенную любовниками, покажет важные ошибки её в политической экономии, ничтожность в законодательстве, отвратительное фиглярство в сношениях с философами её столетия – и тогда голос обольщённого Вольтера не избавит её славной памяти от проклятия России… Екатерина знала плутни и грабежи своих любовников, но молчала… Отселе произошли сии огромные имения вовсе неизвестных фамилий и совершенное отсутствие чести и честности в высшем классе народа. От канцлера до последнего протоколиста всё крало и всё было продажно. Таким образом развратная государыня развратила своё государство» (
Деспотическая власть русских царей вызывала отторжение у свободолюбивых европейцев. В 1839 г. у нас побывал французский маркиз Астольф де Кюстин (1790–1857). Он писал о Николае I (1796–1855) как о человеке, который «один воплощает в себе и нацию, и правительство» (
Россия предстала перед автором этих слов страной, «где людей не ставят ни во что» (там же. С. 357). Между тем на открытый протест против тирании в ней были способны немногие. Закрыв на них глаза, А. де Кюстин писал: «Что же до жителей всей этой бескрайней империи, среди них не находится человека, который возвысил бы голос против разгула абсолютной власти. Здесь народ и правительство едины; даже ради того, чтобы воскресить погибших, русские не отреклись бы от чудес, свершённых по воле их монарха… Обо всех русских, какое бы положение они ни занимали, можно сказать, что они упиваются своим рабством… В России деспотическая система действует, как часы, и следствием этой чрезвычайной размеренности является чрезвычайное угнетение. Видя эти неотвратимые результаты непреклонной политики, испытываешь возмущение и с ужасом спрашиваешь себя, отчего в деяниях человеческих так мало человечности» (там же. С. 125).
В 1851 г. А. И. Герцен дополнил картину, обрисованную А. де Кюстином: «Николай, подозрительный, холодный, упрямый, безжалостный, лишённый величия души, – такая же посредственность, как и те, что его окружала. Сразу же под ним располагалось высшее общество, которое при первом ударе грома, разразившегося над его головой после 14 декабря, растеряло слабо усвоенные понятия о чести и достоинстве. Русская аристократия уже не оправилась в царствование Николая, пора её цветения прошла; всё, что было в ней благородного и великодушного, томилось в рудниках или в Сибири. А то, что оставалось или пользовалось расположением властелина, докатилось до той степени гнусности или раболепия, которая известна нам по картине этих нравов, нарисованной Кюстином» (
Царь был слишком далёк от народа. Этому народу легче жилось с верой в хорошего царя. Эта вера нашла отражение в русских сказках о царе. Больше всего сказок было создано об Иване IV и Петре I.
Э. В. Померанцева писала: «Образы Ивана IV и Петра I часто приходят на смену друг другу в одних и тех же сказках. Народная сказка идеализирует их, создавая обобщённый образ народолюбивого, мудрого, “простого” правителя – образ, порождённый ограниченностью мировоззрения русского крестьянина эпохи феодализма. В сказках “Горшеня”, “Царь и вор”, “Царь и солдат” царь рисуется как демократический, доступный простым людям правитель, что объясняется не только иллюзиями дореволюционного крестьянина, но и прогрессивностью внешней и внутренней политики Ивана Грозного и Петра I» (
Ни одна пословица не свалилась к нам с неба. У каждой был автор. А автор этот, в частности, имел свои классовые пристрастия. Отсюда явные противоречия в русских пословицах о правде и кривде, о богатстве и бедности. Подобные противоречия характерны для русских пословиц и в отношении к царской власти, однако образ самого царя, как и в сказках, в них лишён противоречий. Он выглядит настолько безупречным, что источники всех своих бедствий их авторы перекладывают на его служивых:
2.5.2.5.4. Богатство и бедность
Русский народ осуждает богатство: