Отцы могут делать массаж ног матери ребенка, следить за правильностью ее питания и возить ее к врачу, но они остаются вдалеке от своего чада. Мы разговариваем с округлившимся женским животом, надеясь, что, кто бы ни был там внутри, услышит наши слова, смешанные со звуками сердцебиения и дыхания матери. Когда ребенок рождается, он продолжает считать себя и свою мать единым целым. Мать для ребенка — целый континент. Ее сила притяжения нерушима.
Отец играет второстепенную роль. Он наблюдает за тем, как мать ухаживает за ребенком, и понимает, что ему никогда с ней не сравниться.
«Теперь у тебя две работы, — сказал мне однажды отец другого ребенка, когда родился Нэт. — Отныне ты мул и клоун».
Рождение Джунипер было болезненным для всех нас, но оно дало мне возможность помогать своей дочери так, как доводится не многим отцам. Она была более уязвимой, чем любой ребенок, которого мне доводилось видеть, но она все равно была просто младенцем. Книг о том, как обращаться с микромладенцами, не существовало, поэтому мне пришлось справляться самостоятельно. Когда приходил кто-то из лаборатории, чтобы взять у Джунипер кровь, я наклонялся к дочери и говорил ей, какая она смелая. Когда ей делали очередную эхокардиограмму, я пел ей песню Железного Дровосека «Если бы только у меня было сердце» из «Волшебника страны Оз». Ее глаза были зажмурены. Возможно, она видела мои очертания. Но я знал, что она слышит меня, потому что каждый раз, когда я читал ей очередную главу «Философского камня», она затихала.
Один из врачей напомнил мне, что наша дочь не понимает, что я ей читаю.
«Лучше бы вы просто говорили ей, как любите ее, — сказал он. — Повторяйте это снова и снова».
Вот так. Чтение было, на мой взгляд, лучшим способом показать Джунипер, что я чувствовал. Я ничего не имел против книги типа «Ладушки- ладушки». Когда Нэт и Сэм были маленькими, я читал им подобные книги настолько часто, что даже сейчас, двадцать лет спустя, мог с точностью воспроизвести некоторые из них. Я хотел найти книгу, которую смогу читать Джунипер на протяжении нескольких недель или даже месяцев. Я знал, что она не поймет ни слова из Гарри Поттера, но она и «Сороку-ворону» не поняла бы. Она никогда не видела сороку и не имела представления о том, как выглядят корова, котенок, расческа, луна или миска каши. Все, что видела Джунипер, — это долгая ночь, в которой она пребывала с рождения. Темнота — весь ее мир, и ей было бы легко поверить в то, что, кроме тьмы, ничего не существует.
Я не мог понять, что было внутри этого ребенка, этого подобия девочки, что заставляло ее бороться. Мне хотелось, чтобы она слышала радость и предвкушение в моем голосе, чувствовала ритм повествования Джоан Роулинг.
Мне было важно, чтобы она почувствовала, что есть мир за пределами инкубатора.
В нашей семье эта книга о Гарри Поттере обладала особой силой. Мы с Нэтом и Сэмом читали ее так много раз, что сбились со счета. Ее фиолетово- красная обложка потускнела, а переплет потрепался. Я надеялся, что если буду читать ее Джунипер, то она почувствует нашу любовь к литературе между строк. Возможно, она ощутит присутствие ее братьев рядом, несмотря на то что они находятся в полутора тысячах километров отсюда. Я определенно чувствовал присутствие мальчиков каждый раз, когда открывал книгу. У Гарри и Гермионы были заклинания. Мне нужно было придумать свое.
На следующий день после операции я начал читать третью главу, когда решил ненадолго прерваться. Медсестра Джунипер стала умолять меня продолжить.
«Книга так меня увлекла, — сказала она. — Мне хочется узнать, что будет дальше».
Именно.
Как бы события книги ни разворачивались, мне хотелось, чтобы Джунипер жаждала продолжения.
Однажды утром мы увидели, что в инкубатор 695, из которого его предыдущий обитатель так зловеще исчез, принесли нового младенца. На карточке значилось, что это мальчик, но со своего места мы не могли разглядеть его имя.
Однако даже издалека мы увидели, что кишечник ребенка лежал в прозрачном пакете на его животе.
Его мать в одиночестве сидела в кресле-коляске рядом с инкубатором, придерживая больничный халат сзади, чтобы тот не расходился. Она была так молода: лет девятнадцать, наверное. Кто был отцом того маленького мальчика? Где были ее родители? Нам было больно смотреть, как она несет вахту в одиночестве. Мы хотели поговорить с ней и пригласить в больничный кафетерий на молочный коктейль. Однако нас разделял невидимый барьер.
Той же ночью еще одного младенца привезли в инкубатор 696. Он стоял ближе к нам, поэтому я смог прочитать карточку, на которой было написано, что это девочка С., весившая 650 г, чуть больше Джунипер. Я услышал, как медсестры обсуждали, что мать девочки все еще отходила от кесарева сечения и говорила на ломаном английском. На лицах медсестер я увидел нечто, что ввело меня в оцепенение: безразличие, в котором они словно пытались похоронить свои мысли.
Когда девочку С. привезли, она была подключена к аппарату ИВЛ, но на следующий день ее перевели на вентилятор «хай-фай», точно такой же, как
