безответственный.
«Где, еще раз, вы работаете? — спрашивали они меня. — Вашему боссу разве не интересно, где вы?»
Трейси знала, что у меня нет недостатка свободного времени. По крайней мере это должно было продолжаться до тех пор, пока в конце августа не возобновятся занятия. Тем не менее она считала, что мне не следует жить на шестом этаже южного крыла.
«Вам нужно уйти, — говорила она мне. — Иначе вы просто сорветесь, а это не пойдет на пользу ни вам, ни Келли, ни Джуни».
Я чувствовал, что вот-вот дойду до предела. Я начал покидать клинику каждый день после обхода. Большую часть времени Келли сцеживала молоко дома, поэтому я направлялся в бар «Баньян». Иногда ко мне присоединялся Рой, но если у Джунипер выдавался особенно плохой день, я шел туда один, садился за барную стойку и пытался притвориться спокойным.
Эрика, милая женщина и хозяйка «Баньяна», всегда понимала, что мне нужно. В такие дни она приносила мне капучино в большой желтой кружке и один из фирменных сэндвичей, не заставляя меня произносить ни слова. Сэндвичи были сделаны из кубинского хлеба, который Эрика покупала с утра свежеиспеченным, яйцо было всегда умеренно прожарено, а бекон — толстым и хрустящим. Не знаю, как ему это удавалось каждый день, но парень по имени Рич, который готовил эти сэндвичи на крошечной кухне, всегда добавлял идеальное количество соли и перца. Принесенный Эрикой на толстой плоской тарелке сэндвич всегда был очень горячим. Именно это мне и нравилось.
Однажды во время семейного сеанса психотерапии нас с Келли попросили назвать место, где мы оба чувствовали себя в безопасности. Когда пришла моя очередь, я мгновенно сказал: «Баньян».
Там были низкие скамьи и деревянный стол, залитый светом из панорамного окна. Рой называл его «поэтическим уголком», потому что там была полка с книгами и большая доска, на которой можно было писать цитаты любимых писателей. Часто я заполнял ее словами из песен Спрингстина. Нам с Роем нравилось сидеть там, обсуждать все, о чем мы писали и читали в тот момент, и смотреть в окно на бездомных, которые бесстыдно мочились на дубы через дорогу.
Что по-настоящему отличало «Баньян» от других заведений, так это Эрика и ее постоянно меняющаяся команда — Эрика часто кого-то увольняла. Она делала это так часто, что на кухне даже завели список имен всех уволенных сотрудников. Бывало, что она повторно нанимала кого-то, но потом снова выгоняла. Этот список называли «Список смерти». Однажды она уволила официантку в начале ее первой рабочей смены, после того как увидела, что та ест положенную ей бесплатную еду еще до того, как обслужила посетителя. В «Списке смерти» в графе «причина увольнения» кто-то из персонала написал: «Была голодна». Эрика выгоняла буйных посетителей и находила менее радикальные способы борьбы с менее злостными нарушителями. Она заполонила ресторан посудой всевозможных цветов, но ненавидела светло-фиолетовый, и каждый раз, когда кому-то еда подавалась на фиолетовой тарелке, тем самым демонстрировалось презрение Эрики.
Каждый сотрудник ресторана напоминал персонажа ситкома, чересчур смелого для показа по телевидению.
Рич часто был раздраженным, особенно когда кто-то трогал его любимый нож. Он часто вылетал из черного выхода, матерясь и держа нож в руке. Седой пожилой мужчина, который мыл посуду, был нераскаивающимся распутником и всегда говорил, что станет супергероем по прозвищу «Суперчлен». Эрика часто угощала кофе и сэндвичами бездомных и беспокоилась за судьбу проститутки, которая жила в доме за крошечной парковкой «Баньяна». Иногда посетители бара, подъезжая к ресторану, видели, как эта леди, с взъерошенными волосами и в потрепанном кимоно, прощается с очередным клиентом в дверях. Однажды, когда мужчина убежал, не заплатив, она босиком гналась за ним вдоль аллеи. «Бедная маленькая проститутка», — сказала Эрика, качая головой.
Я проверял работы студентов в «Баньяне», написал там часть своей третьей книги и справился с эмоциями, которые сопровождали мой переход из отдела новостей в университет. Я приходил туда при любой возможности. Неудивительно, что я так много времени провел, сидя за барной стойкой «Баньяна» и горюя из-за своей дочери.
Эрика всегда была готова меня выслушать. Она ждала, когда я соберусь с мыслями, и, пока я рассказывал об умирающих вокруг нас младенцах и тяжелом состоянии Джунипер, она никогда не говорила мне о чудесах и о том, что на все воля Божья. Когда я показал ей фото Джуни на своем телефоне, она не вздрогнула.
Непрекращающийся кризис не позволял нам подвести итоги. Постоянный регресс и неторопливая череда все новых катастроф стали статусом-кво нашей жизни. Все эти трудности смущали некоторых из наших друзей, которые считали, что теперь, когда Джунипер пережила операцию, опасность миновала. «С ней теперь все в порядке, да? — спрашивали они. — Когда вы заберете ее домой?»
Поначалу мы с Келли пытались рассказывать им о проблемах с легкими и кишечником, отеке, сгустке и хилотораксе. Наши друзья были добры и терпеливы, но им было тяжело слушать о подробностях больничной жизни. Вежливо послушав нас десять минут, они моргали, отводили взгляд и говорили, что Джунипер — настоящее чудо. Возможно, они просто не знали, что еще сказать. Теперь, когда не слишком близкие нам люди спрашивали о Джуни, мы отвечали размыто.
