— Открывай! С приездом.
Тот как-то неловко откупорил вино.
— Наливай, чего ты? Чего им сделается, таким молодцам?
Я вежливо отказываюсь, говорю, что у меня язва и плоскостопие, а парни тоже страдают несварением и недержанием, так что благодарим покорно и спешим в парк, чтобы поставить технику на место.
— Нехай уходят, — обиженно сказала Галинка. — Я сама к нему в гости приду.
— Приходи, приходи! — засмеялся Рассоха. — Только шляпу новую надень. С пером.
— Да вас всех! — рассердилась девчонка. — Мам, дай им хоть сала и хлеба.
Сала и хлеба хватило на все отделение. Рассоха лопал за троих, нахваливал и на вопросы солдат, откуда богатство, отвечал таинственно, на меня кивая: «Одна подруга подарила». Ребята поталкивали меня плечом, а я вспоминал, как Галинка на прощанье пожала мне руку. Ладонь ее была ледяной, от этого у меня самого мороз пробежал по спине. Из тепла в холод приехала, бедная.
Тревога, тревога
Желтая луна. По ней проползают лохматые тучи. По снегу, от казарм к уборной, черная дорожка. На штурмовой полосе четко вырисовывается стена, через нее перемахивают иль карабкаются, стуча сапогами, солдатики. Из всех казарм, подпоясываясь на ходу, бегут к парку солдаты. Тревога!
Мчимся и мы с ребятами. Мимо штурмовой полосы, мимо единственного светлого окошка КПП. Бежит всё кругом. Водители с ведрами горячей воды, с аккумуляторами. Огневики летят к своим пушкам. Бежит дежурный по парку. Первые заведенные тягачи своим холодным ревом глушат все звуки.
Время то птицей рвется из рук, и тогда срывается ключ с клемм аккумулятора, замыкая их; искры брызжут в глаза. То минуты словно зависают над миром, и кажется, целую вечность возимся мы возле своих застывших машин.
Наконец колонна вытягивается на дороге. Гляжу на часы: с момента объявления тревоги прошло всего-то несколько минут! Не зря нас гоняли товарищи командиры. И хоть мы с Рассохой путались в своих ватниках, а Сарай с Борщом впопыхах пихали две ноги в один сапог, в парк мои тягачисты прибежали не последними. Завели чих-пыхи вовремя, прицепили пушки раньше срока, и есть еще минутка, чтобы уложить в кабине вещмешок, закрепить в гнезде автомат.
Мой тягач запасной, поэтому под тентом в кузове нет орудийного расчета, а в кабине не сидит его командир Петя-шахтер. Там — аккумуляторы, лопаты, бочка солярки и всякая другая походная нужность. Заплясал впереди огонек фонарика. Поехали!
Тени деревьев перерезали голубую дорогу. Ровно, дремотно, без напряга урчит мотор. В кабине тепло и темно, только желто светятся приборы. Передо мной красные огоньки рассохинского тягача и белый кружок на ствольном чехле его пушки. Не влететь бы в этот кружок! Осторожно! Колонна движется с хорошей скоростью, фары прикрыты наполовину маскировочными щитками, и свет падает только под гусеницы тягача.
Огневые. С ходу разворачиваемся. Мелькает впереди огонек карманного фонарика. Повинуясь его сигналам, подаю тяжелую машину назад, в укрытие, сползаю в пологий овражек. Не было бы овражка, пришлось бы закапывать тягач в землю, а она тут неподатлива, камениста. Юхан однажды рассказывал местную легенду, как Бог сотворял Землю. Лучшие кусочки расхватали, а эстонцы пиво пили, вот и прозевали, достались им камни да болота. Сейчас его и Рассохин тягачи стоят рядом с моим. Рассветает, сереет небо.
Огневики уже в момент отцепили пушки, выволокли из кузовов свое имущество. Слышно, как на батарее радист кричит в трубку, принимает первые команды с наблюдательного пункта. Их негромко повторяет Пирогов. Потом молчание, долгое ожидание.
Первый мощный выстрел грянул неожиданно, по ушам! Пригнулся, чуть не упал носом в снег. С чем сравнить его? Ну, будто сидите в огромной железной бочке, а по ней молотом — бам-м-м! По снегу, по кустам метнулись огненные всполохи. С шуршаньем понесся к невидимой цели первый снаряд. Секунда, другая, третья… Еле слышное эхо разрыва. Представляю, как за несколько километров от огневой, в квадрате, намеченном комбатом, с ревом взлетел в небо черно-желтый столб. Брызнули осколки, далеко, за сотни метров. И долго падает с неба тяжелая мерзлая земля.
— Сколько сапог улетело, — бормочет Рассоха.
— Какие сапоги? — не понял Юхан.
— Да говорят, один наш выстрел подороже сапог стоит. Новеньких. Так на сколько же одна ракета потянет? Никак нам мазать нельзя, — рассуждает парень.
Слышно, как на огневой радист передает поправки. Потом, после нескольких тягучих секунд, снова ахнул выстрел. В ушах зазвенело. Но это уже не так страшно, как в первый раз, — попривык.
— Нужно, чтоб ни одного снаряда мимо, — бормочет Рассоха. — Жалко, когда мимо. Люди стараются, металл льют, снаряды точат, а мы — бух, и в молоко. Жалко.
