— А это есть-то можно?
— Белену, что ль? Не знаю, не пробовала. И чего привязались, лучше б полы вымыли!
Мыть полы нам не хотелось. Мы удрали в степь, сели на горячую землю и призадумались. Васька вот он, живой сидит. Или мало съел этого паслёна, или отрава не подействовала. Пока. Вот будет ему «ракита»!
В степи как-то мрачно стало, навалилась жара. Куда-то исчезли овечьи отары и табуны — видно, от зноя где-то спасались. Даже ящерицы с сусликами пропали, а из птиц только орел все кружил под злым солнцем, словно с высот свои владения осматривал.
— Если это паслён, все-таки вкусная у него ягода, — стал рассуждать Васька. — А если вкусная, разве может она быть ядовитой? Вот белена я в жизни пробовать не стану!
Когда паслён в овраге созрел, Васька уже смело, на глазах мальчишек, слопал целую горсть черноватых крупных ягод. Ели и мы. Сладковато, но не сказать, чтоб уж вкуснотища необыкновенная. Но я все-таки пожалел, что у меня в котелке вызрела только одна ягода. Васька сказал, что надо подождать следующего года: посадим еще, и тогда ягод будет мешок. Следующий год — это для мальчишек как вечность. Но подождем.
Однажды ночью мама подскочила в тревоге к окну: горела степь. И тут же в дверь забарабанили. Кому стучать? У папы ключ есть, да и не запираемся мы. Мама, накинув кофточку, босиком побежала открывать. Вошел коренастый картофельный начальник, сказал, чтоб не больно волновались, огонь, мол, до картошки не дойдет.
— А до нас? — испуганно спросила мама, и он ответил, что и до нас не дойдет, как всегда, у речки, остановится, а дальше ему некуда — дальше одна земля и камень, всё истоптали.
Я вспомнил про лошадей и овец, спросил про них. Мужчина коротко объяснил: скотину уже перегнали, туда, где трава и вода, — и дальше пошел, успокаивать повыскакивавших в коридор женщин.
Вдруг с улицы раздался какой-то пугающий хрип. «Громкоговоритель!» — понял я, вспомнив, что его как раз вчера устанавливали на столбе у клуба. На сердце стало тревожно: чего хорошего можно ожидать от громкоговорителя посреди ночи?
Очень знакомый сильный женский голос сказал:
— Граждане, внимание! Никакой паники, огонь до поселка не дойдет, спите спокойно. На фронте без перемен, последние новости будут сообщены утром. До свидания. У микрофона была Валентина Шкарбан.
Тут я совсем успокоился и даже порадовался за тетю Валю: может, там, у этого таинственного микрофона, ей полегче будет, и болезни отступят, как фрицы от Москвы. И все будут ее слушать, можно и музыку включать, боевую, военную: «Смелого пуля боится, смелого штык не берет!»
Мама посмотрела на меня с удивлением:
— Ты чего распелся? Спать иди, завтра пойдем с тобой картошку подкапывать.
Картошку? Значит, она все-таки взошла… Поди усни теперь. Я стал представлять, как мы с мамой копаем картошку, только почему она сказала «подкапывать?» Хотел спросить, но не успел — уснул.
Утром на картошку собрались все — и приезжие, и местные. Все в рабочем, даже девчонки-казашки сняли свои звонкие мониста. Смелые они, эти девчонки. Увидят, что наши ребята играют, тут же подбегают, присаживаются на корточки, смотрят, удивляются. Могут и за рукав дернуть: «А это что?» А это, девушка, у нас «расшибалка», или, попроще, «расшибец». Ставишь монетки друг на друга решкой и лупишь по ним плоской круглой битой. Те, которые на «орла» перевернутся, забираешь себе. Хочешь попробовать? Валяй! И ведь пробовали, шустрые, и получалось у них. Но когда мы в шутку предлагали снять с ожерелья один царский рубль и поставить на кон, девчонки махали руками: нельзя! И как их понять?
Идут теперь идут с нашими мальчишками, самая смелая, лет пяти, спрашивает у Васьки: «А что такое „ясноокая“»? Стоп! И где она это слышала? Ведь только мне по «страшному секрету» читал эти стихи Боря:
Я похвалил, и Боря засмущался, сказал, что и
Васька же, мигом что-то сообразив, ответил, не моргнув:
— Ясноокая-то? Ну, дурочка, значит, балда стоеросовая! — И как бы сам с собой бормочет: — Какая же она ясноокая? Черноглазая. Эх, зараза я, черноглазая. Смотри, Владька, песня получилась!
Девчонка с недоумением взглянула на лохматого Ваську и отошла. А я подумал, что это Васька со своими чистыми глазами похож на ясноокого.
Шли мы, шли и дошли до нашего поля. И аж рты пораскрывали. Буйно и невпопад на поле разрослись зеленые, сочные кусты. Коренастый начальник
