А бабушка посетовала, что такой хороший сон ей эти бандиты перебили. Я подумал, ей Миша приснился. А она сказала, что видела щеночка, который к ней «так и ластился, так и ластился». И в этот самый момент кто-то по-хозяйски трижды позвонил в дверь. Краснощекая племянница побледнела, папа встал, собираясь идти за ружьем, а бабушка смело, как будто ждала кого-то, пошла к двери и распахнула ее. На пороге стоял летчик в заснеженной шинели. Старший лейтенант. Бабушка припала к нему и закричала:
— Щеночек ты мой ненаглядный, где же ты пропадал так долго?
Слезный пир
Вечером у нас был пир. Подселенцы от души наложили в миску соленых помидоров и огурцов. Баба Дуня в честь такого праздника не стала возиться с вонючей керосинкой, а истопила печь, напекла в ней ржаных лепешек, приготовила топленое молоко с жирной коричневой пенкой, нажарила картошки, которую осенью собрали со своих соток. Сотки выделил завод, спасая от голода рабочих. Дед вытащил из секретных закромов две бутылки водки. Дядя Володя дал нам с Витькой по плитке шоколада — царское угощение, половину мы слопали (каждый свою половинку), а остальные разделили на дольки и положили на стол.
Дядя Володя сидел в центре стола, пил водку и рассказывал о своих военных приключениях. Оказывается, он на грузовом планере доставлял партизанам оружие и продовольствие. Потом вместе с партизанами жил в лесах, дрался с карателями, пускал под откос поезда. Мы слушали его затаив дыхание. Краснощекая племянница не сводила с Володи восторженных глаз, а тот вдруг надолго замолчал и после через силу стал рассказывать про сожженные деревни, про повешенных местных жителей, про малых детишек, пригвожденных вражескими штыками к земле.
Племянница побледнела, схватилась за щеки.
— Господи, господи! Разве ж это люди! — всхлипывала баба Дуня, а дядя Володя пил и пил водку и почти не закусывал.
— Ничего, — говорил, хмелея, — зато потом мы им дали, когда я в авиационный полк попал. Это уже после госпиталя. — Поперхнулся, посмотрел на бабу Дуню. — Да так, легкое ранение, ерунда. Знаешь, мам, как наши летуны говорят: грузим бомб, сколько можно и сверх невозможного.
Дед заметил, что, мол, многовато сынок пить стал, раньше-то и в рот не брал. Дядя ответил, что так уж сложилось. Собьют — друзья пьют за упокой, вернулся живой — все пьют за здравие. И обнял бабу Дуню:
— Обещаю вернуться только живым, мам!
А я подумал, как в жизни все переплетается: улица Партизан, Володя был у партизан… Скорей бы уж появилась улица Победная!
Никто не спрашивал, на какой срок дядя Володя приехал, словно опасались опять потерять его надолго. А он потихоньку оттаивал в родном доме, заводил патефон или приплясывал под частушки. Мы с Витькой не отходили от него, рассматривали две его медали «За отвагу», орден Красной Звезды и еще какой-то, видно иностранный. Про Мишу не говорили, чтобы не расстроить, а он тоже молчал, жалея бабушку.
Однажды, вытащив обойму из пистолета, дал нам с Витькой «пощелкать».
— «ТТ», — определил братец, — хорошая машинка. А у нас тоже полно оружия, притащить?
Дядя сказал, что не надо, устал уже до смерти от этого оружия, ему бы патефон и пластинки, и пивка хорошего.
Когда пришла моя очередь «пострелять», я забрался на подоконник и начал «палить» по прохожим через стекло. Под «обстрел» попался знакомый уже парень с челочкой, ему тоже досталось. Он постоял в удивлении, потом побежал, пригнувшись. Беги, своим расскажи, какое у нас оружие!
Через десять дней дядя Володя собрался уезжать. Обещал писать часто и приехать, ведь скоро будет Победа. Я осмелился прочитать ему свой стих. Вообще-то стихи писать я начал давно, но все про весну, зеленые веточки, даже сказку «Вьюга» написал, учительница читала ее вслух всему классу, и всем понравилось. Но дяде Володе, боевому летчику, хотелось что-то другое показать. Вот что получилось:
Дядя Володя потрепал меня по волосам, поднял под мышки, поцеловал и сказал, что он-то обязательно приедет или, в крайнем случае, придет, и все будет хорошо, а потом велел мне одеваться, чтобы проводить его до поезда.
Партизанка наша всё про всех знала, и соседи выбежали пожелать дяде Володи счастливого пути. Соседки долго смотрели ему вслед, а инвалиды на
