памяти, что-то из звуков, рожденных его матерью.
— Ты так ничего и не ел, — обреченно сказал Максимус, вздыхая, глядя на свой. — Ты вообще-то еще слаб и…
Он замолк, понимая, что ответа не будет, как и понимания его тревог. Он лишь сел на край кровати, не зная, что и делать со своим спасением.
— Было не безопасно туда приходить, тебя могли увидеть.
Сэт продолжал молчать.
— Она, видимо, почувствовала, ведь вы все еще крепко связаны, и потеряла сознание…
Лишь на миг веки слушателя опустились с отдаленным намеком на сожаление, но он, как и прежде, не проронил, ни слова.
— А вообще в мире все по старому…
Максимус замер, не договаривая мысль, вдруг заметив, что говорит с живым так, как обычно говорят с могилой родного человека, оставляя общении, ему уже не нужное, для себя.
Его друг молчал.
— Ты совсем не будешь говорить со мной? — отчаянно спросил врач, опуская глаза и сжимая тонкие пальцы в кулаки.
— Мне просто нечего тебе сказать…
И они долго молчали, каждый в своем маленьком отчаянном мирке, но Максимус все же хотел вызвать в этом живом трупе хоть что-то, будто любое чувство, кроме отчаянья могло вернуть его другу жизнь.
— Алмонд Агвин вчера умер, — сказал он будто невзначай, поглядывая на Сэта.
Сжатый кулак до дрожи в пальцах стал ответом.
— Многие пишут, что перед смертью он говорил о тебе.
Короткий блеск алого глаза, и сразу же смиренно опущенные веки.
— Неужели тебе все равно?
— А что я, по-твоему, должен чувствовать?
— Облегчение, наверно…
— Я не желал ему смерти…
Его взор вновь вернулся к облачному небу.
— Но ты ведь ненавидел его…
Сэт молчал. Его рука на миг потянулась к внутренней стороне бедра, хранящей старый шрам, но он не позволил себе этого, отчаянно сжимая кулак, вместе с клочком штанины, трещащей от напряжения, грозясь разорвать свои швы.
— Сэт, я…
— Нет…
— Нет? — не понял врач ошалело. — Что нет?
— Просто не надо. Я не хочу слышать это имя…
— Но…
— Хватит с меня имен…
— Иначе никак.
— Смерти не нужны имена, — едва слышно ответили бледные губы, — именно по этому, хватит…
— Но, Сэт, я только думал, что тебе будет важно знать, что пишут обо всем этом… Особенно, если учесть…
— Нет! — вдруг, буквально закричал Сэт, сжимая кулаки. — Хватит! Уходи! Я не хочу помнить ни его имени, ни его прошлого, ни его шрамов. Хватит уже, Сэт умер…
Его голос постепенно утихал, сменяя гнев привычной пустотой, а веки закрывались, пряча за тьмой наблюденья…
— Хватит… хватит с меня жизней и имен…
Максимус лишь опустил глаза, ни в силах, сказать прости, но и не имея права оставить его одного сейчас.
Ненависть — страшное чувство. Оно выворачивает наизнанку. А он ненавидел себя. В такие минуты не остается сомнений. Он подошел к зеркалу и взглянул на себя. Стало мерзко. Собственное отражение было ненавистным. Его живой голубой глаз был мутным и влажным от не упавших слез. Другой, левый, сверкнул красным лазером. Он был слаб и бледен. На его выбритой голове едва начали появляться волосы. Каким же он стал страшным за этот последний месяц. Вся его красота, что так привлекала женщин, исчезла вместе с чем-то, что он так старательно искал внутри себя…
Как же его бесило это лицо в зеркале. Правой рукой он бессильно сжимал пистолет. Все внутри него кипело от гнева ненависти и отчаяния. Он коснулся своей скулы и стал нервно отдирать силиконовую защиту от левой стороны лица. Она легко и быстро соскользнула с титанового сплава. Он отшвырнул «шкурку», и вновь взглянул в зеркало. По лбу, мимо носа к скуле, не задевая губы, затем по шее к спине тянулась грань меж плотью и
