человеком, обладающим не только бойким пером, но и властью, неограниченными возможностями. Правда, он не рассчитал и слишком плотно прилепился к Троцкому. Но не он один: почти все евреи стояли за Троцкого. И не только евреи, но и многие русские и всякие другие, поднявшиеся на гребне революции к высоким должностям. Они чуть ли не молились на него, как на новоявленного Моисея, и это был такой поток, который не мог не захватить и Карла Радека. И он его захватил. Со временем, увы, этот поток как-то незаметно стал разбиваться на ручьи и ручейки, иные слились с другими потоками, вовсе не еврейскими, иные кончили свой путь в грязной луже, из которой не было выхода. Он, Карл Радек, тоже чуть не окончил свой путь в грязной луже, то есть в ссылке, изгнанный из ЦК, из партии — отовсюду. Но все-таки спохватился, покаялся и вернулся в Москву. И все, казалось, вернулось на круги своя. И вот…
Так что же делать?
Радек потер виски, закурил папиросу, обвел свой небольшой кабинет глазами, зацепился взором за потайную дверцу в книжном шкафу, и ему почему-то вспомнился анекдот, рассказанный комиссаром госбезопасности Карлом Паукером: мол, едет еврей в поезде, напротив хохол пьет горилку, закусывая салом с чесноком. Потекли у еврея слюньки, достал еврей сушеную воблу. Стал грызть. «Укусно?» — спросил хохол. «Ни, — ответил еврей. — Зато дюже полезно для мозгов: чоловик умнее становится». «Давай поменяемся, — предложил Хохол. — А то моя Параська як шо, так на мени дурень тай дурень. И ни як иначе». Еврей поломался для вида, но все-таки поменялся. Сидят, едят: еврей пьет горилку, закусывает салом с чесноком, хохол грызет воблу. Грыз, грыз, затем говорит: «И все ж таки сало вкуснее». «Ось! — воскликнул еврей. — Ты ще усю воблу не зъив, а вже поумнел».
Карл Паукер! Как же это он забыл!
И Радек стал накручивать ручку телефона.
Долго не соединяли. Затем молодой голос произнес:
— Вас слушают. Назовите полностью ваше имя, отчество, фамилию…
— Карл Радек-Собельсон. Журналист. Газета «Известия». Мне, пожалуйста, товарища Паукера.
— Минуточку.
В трубке послышался стук: ее положили на стол. Адъютант — или кто там у них? — явно справляется у Паукера, что ответить товарищу Радеку- Собельсону… Что-то уж слишком долго справляется… Шорох…
— Вы слушаете?
— Да-да! Конечно!
— Товарищ Паукер занят: у него совещание. Оставайтесь на месте — вам позвонят.
Радек положил трубку на рычажки.
Дверь приоткрылась, заглянул редактор международного отдела, уставился на Радека испуганными и, одновременно, любопытствующими глазами. Протиснулся в щель, спросил:
— Тут корреспонденция Шемберса из Испании… будете читать?
— Шемберса? Какого Шемберса? А-а… Из Испании… И что там?
— Ничего особенного. Путчисты идут на Мадрид… Марроканцы во главе с генералом Франко… Бомбардировки с помощью самолетов… Много жертв и разрушений… Троцкисты кричат, что испанскую революцию предали…
— Троцкисты? При чем тут троцкисты? А-а… Понятно. Троцкистов вычеркни. Остальное давай.
Редактор тихонько прикрыл за собою дверь.
Прошел час, другой, третий…
Радек достал бутылку коньяку, плеснул в стакан — мало! Долил до половины. Выпил. Отдышался. Закурил трубку. Выпил еще…
Нет, эдак можно сойти с ума. Ни коньяк, ни трубка с болгарским табаком не действуют. Да и в бутылке ничего не осталось… И Бухарин молчит… И вообще такое ощущение, будто редакция вся вымерла: все понимают, что если главный редактор попал под подозрение, то и другие могут пойти вслед за ним. Мелкая сошка… Небось дрожат, но дело свое делают… Холопы… И тебе тоже надо что-то делать. Не век же сидеть и предаваться отчаянию. Надо написать статью… О чем? Неважно, о чем. Важно другое: ты вместе с партией, вместе со всеми. Что он там говорил о троцкистах? Что они кричат? Значит, так: развернутую статью о предательстве Троцким интересов испанского рабочего класса, о предательстве республики… — о предательстве, одним словом. «Ave Caesar! Morituri te salutant!»
А от Паукера ни слуху, ни духу.
Часов в пять, когда Радек уже перестал ждать, в его кабинет постучали. Вслед за стуком вошел молодой подтянутый еврей в серых штанах и белой футболке, бегло обежал взглядом кабинет, произнес:
— Вас ожидают внизу.
— Кто? — спросил Радек помертвелыми губами.
— Вы же звонили…
— А-а… Да-да, конечно. Иду-иду.
