вспомнить об этой книге. Да и тот образ ее, что теплится в моем сознании, мало похож на определенное воспоминание: я скорее знаю об этой книге, чем помню о ней. Все дело в том, что она ушла из дома (так получилось), когда мне было пять лет. Задержись она у нас подольше, и я бы ее помнил почетче, как, например, помню куда более малышовые книжки-раскладушки – твердый картон и картинки: ну скажем, волк-неудачник с опущенным в прорубь хвостом, или другая – залез поросенок на дерево, или еще – лиса и журавль… С этими раскладушками было хорошо играть: поставил на ребро, развернул – вот и стена; лентой с дивана спустил – горка тебе для машинок. Дом они обычно покидали быстро – вместе с одёжкой, из которой вырос, но каким-то досталось еще полежать в кладовке – оттого и запомнились, что видел их уже в сознательном возрасте. И эта рано ушла. Хотя и не была раскладушкой.
Между тем книга эта для меня значила многое. Она мне была дороже любой игрушки. По статусу важности в моем детском мире она, полагаю, занимала место сразу за котом Васькой, моим ровесником. Согласно поздним свидетельствам старших, я мог подолгу с ней не расставаться, обхватив руками и прижимая к себе (я-то маленький, а книга большая), так и бродил с ней по квартире. Располагался на полу и листал, разглядывая картинки.
На четвертом году жизни (сам не помню, но говорят) я играл в «Винни Пуха».
Ну да, это о нем.
Отец купил ее в командировке, в Москве, мне тогда было три года.
«Винни Пух и все остальные».
Уточню. Я сейчас не о «Винни Пухе» вообще – как о литературном произведении, а о книге в прямом, конкретном значении слова – как осязаемой вещи, как личном твоем достоянии.
Никогда не ностальгировал по этому поводу. Но интернет под рукой – почему бы не удовлетворить любопытство?
Пожалуйста. Издательство «Детский мир», 1960. Все верно: мне три годика полных. Пересказал, само собой, Заходер. А в чем я до сих пор не был уверен, но так и есть – это первое издание книги Милна в заходеровском изложении, и вообще – первое, надо понимать, на русском.
То есть я, получается, один из первых в нашей стране, очутившихся там, в Чудесном Лесу. А если учесть мой возраст тогдашний – так я в категории «самых первых», выходит!
В пять лет я умел читать довольно бегло, но в три-четыре мне, конечно, читали – обычно родители, старших братьев и сестер я не имел. Но что касается «Винни Пуха», он был мне куплен все же на вырост, ему бы чуть-чуть полежать, однако бабушка, когда родители уходили на работу, брала на себе инициативу читать мне эту книгу вслух, – ей было самой интересно, что происходит в Чудесном Лесу. Чтецкие способности бабушки мне запомнились по более поздним впечатлениям, но читала она всю жизнь одинаково – медленно, почти по слогам, с неправильной расстановкой, поминутно жалуясь на очки. А ведь это исключительно важно – как ребенку преподносится текст. Тут не было снисхождения до уровня моего младенческого понимания, бабушка, надев круглые гляделки в костяной оправе (хорошо представляю), честно вместе со мной постигала смысл читаемого – причем преодолевая определенные трудности. Именно так: мы вместе с ней
Опять же, по поздним своим впечатлениям я запомнил ее манеру все комментировать – с ней, например, невозможно было смотреть телевизор (у нас был телевизор «Луч»): что бы ни показывали на экране, она всегда видела только свое. Сейчас я уверен: читая мне «Винни Пуха», она не могла не растолковывать как-то по-своему текст, разъяснять и мне и себе, что же там происходит. Иногда я с удивлением узнаю, что мне известны детали этой истории, каких попросту нет в книге. Сей зазор смысловой не от тех ли чтений?
Сколько помню себя, я целиком книгу не перечитывал больше. Были потом и телеспектакль, и мультфильм, были попытки читать собственным детям фрагменты по другому изданию, когда «все остальные» заменилось на «все-все-все», но оказалось, что дети сами способны – причем на английском. По правде сказать, я и сейчас не уверен, была ли мне самому прочитана книга вся целиком. Отдельные главы читались мне тогда многократно, согласно заявкам, а против каких-то я был предубежден и слушать сам не хотел. Наверное, из-за рисунков.
Да, рисунки… Их обсуждали мы с бабушкой больше всего. Не обсуждать никак не могли.
Сейчас я их нашел в интернете, и сразу стало мне вспоминаться.
Все правильно: именно те. Черно-белые плюс цветные вклейки. Мне словно рассказали мой сон – старый, забытый.
Только сейчас узнал, кто автор иллюстраций, – Алиса Порет.
А ведь это сюрприз.
Тут самое место сказать многозначительно: «Гм».
Алиса Порет – это имя не пустой звук для меня.
Удивительно. Ребенком я рассматривал рисунки, оказывается, Алисы Порет, вживаясь в мир ее образов, а спустя годы, когда имя Алисы Порет стало для меня что-то значить, просто не знал, в чей мир образов ребенком вживался. Вот и думаю сейчас: не оттуда ли, не от Алисы ли Порет, поздний мой интерес к Хармсу и школе Филонова? Знаменитое издание «Калевалы», проиллюстрированное филоновцами – и в частности Алисой Порет (
