проделали рыбьи внутренности, головы и кости», я совершенно не думал о медвежонке, который всегда хотел меда и полновластно владел моим воображением, когда я еще и читать не умел. В «Винни Пухе», впрочем, Алиса Ивановна от филоновского метода уже отошла.
Рассматриваю в интернете ее картинки и вспоминаю смутное ощущение таинственности и тревоги, сопутствующее моему вхождению в Чудесный Лес. Не уверен, что истории о Винни Пухе и всех остальных мне казались веселыми. Вот и на картинках редко встретишь намек на улыбку. Ладно бы ослик Иа, но и все остальные не улыбаются, включая Пуха. Что на лице Винни Пуха? (У него же лицо?) То мысль, то испуг, то тревога. А еще героям часто угрожает опасность. Пух, преследуемый пчелами, вниз головой падает с дерева. Поросенок висит на веревке. Ослик тонет. А Кристофер Робин живет в дереве, у которого на рисунке нос и глаза.
Узнал Слонопотама! Да, он именно тот, из моего раннего детства. Страшноват. Он в условном облаке, обозначающем сон Винни Пуха. Такой же мог бы присниться и мне. А может быть, он и снился, да только не помню. Но еще страшней сам Винни Пух, когда у него вместо головы – горшок вроде скафандра.
Вспомнил, что историю про Слонопотама я слушал множество раз и просил еще и еще. Да уж не травма ли детская моя этот Слонопотам? Должен признаться, взрослым я стал замечать, что обычное слово «гиппопотам» произношу ну не то что бы запинаясь, а с каким-то легким сомнением, словно не до конца в нем уверен. Уж не тот ли Слонопотам, похожий на слона с гиппопотамовой пастью, поселился в моем подсознании как детский страх, чтобы напоминать о себе каждый раз, когда мысль обращается к обычному гиппопотаму?
Углубляясь в свое подсознание, хочу признаться,
Говорят, они вместе с Пухом ходили на Северный полюс? До того мы не дошли (до того в смысле – до той главы).
Как-то так. А действительно. А лежал бы я, действительно, на кушетке и спросил бы меня аналитик, подобно тому, как спрашивают иногда на встрече с читателями: «Какая из книг повлияла на вас больше всего?» – вот и стал бы я, как сейчас…
Что касается читателей, раньше я им говорил: «Не существует такой единственной книги», – и называл несколько из общего ряда – условно говоря, «Идиота» или «Дублинцев», или «Пену дней», и сам понимал, что вру. А потом докумекал, что ближе к истине будут детские книги. Ведь все влияния в детстве. Детских много. А эту забыл, потому что была она на заре моей жизни и забылась вместе с зарей.
А что до кушетки, я бы, вспомнив, крикнул с кушетки (мог бы упасть): «Ну конечно же, “Винни Пух и все остальные”!..»
Первое ноль девятого
Мальчикам поступление в школу давалось труднее – они должны были выдержать особое испытание: научиться застегивать пуговицы на ширинке школьных брюк. А петельки были узкие. А пуговицы были большие для таких петелек и плотно пришитые. И все это было спрятано куда-то глубоко влево, куда не просунуть пальцы. И надо было изворачиваться как-то так обеими руками, чтобы большой палец правой руки подпирал пуговицу с одной стороны, тогда как указательный встречал с другой стороны, а пальцы левой руки были бы заняты петелькой. Это мука была – научиться застегивать и расстегивать. Зеркало не помогало. Пальцы болели от долгих безрезультатных упражнений. Мальчики тогда завидовали девочкам – у них все просто. А если ты левша? Страшно представить.
Мы выдержали это. Мы научились.
Можно было поступать в школу.
Родителям на вступительном собрании объяснили требования, а также дали рекомендации, – к последним относились, например, предложения по части цветов: школа нуждалась в озеленении и приход с комнатными растениями приветствовался. Я, мамой ведомый, шел с горшочком, из которого рос, мне объяснили, папирус. Трава эта не отличалась ни красотой, ни изяществом, но, по ассоциациям с Древним Египтом, имела прямое отношение к образованию. О значении папируса в истории цивилизации я кое-что знал.
За плечами у меня был красный ранец. Считалось, что портфель способствует искривлению позвоночника.
Линейки не помню. Память меня обнаруживает сразу в классе, где мы сидим попарно – мальчик- девочка – за настоящими партами, похожими на кентавров (в смысле – скошенный стол и скамья представляют единое целое).
Вера Александровна обучает нас нехитрым правилам поведения: как вставать перед уроком (репетируем классом), как складывать руки на парте – одна на другую, как поступать, если хочется выйти – руку поднять вот так, а не так.
Далее мы будем знакомиться. Вера Александровна будет читать по списку фамилии, а каждый из нас, услышав свою, должен встать и сказать: «Я!» Так и происходит. Вера Александровна говорит: «Архипов». Архипов встает и говорит: «Я!» Вера Александровна говорит: «Баранова». Баранова встает и говорит: «Я!»
Я готовлюсь. Я мысленно встаю и говорю себе: «Я!» Я жду, своей приближающейся очереди.
И вот прозвучала моя фамилия.
– А? Что?
И все засмеялись (с).
