Раньше я думала, что никакой жизни после смерти нет. Потому что кем нужно быть, чтобы видеть, как убиваются от горя близкие, и не дать о себе знать? Теперь на своём опыте поняла, что дать о себе знать невозможно. Всё, что от тебя осталось — это мысли, чувства и воспоминания, но нет формы, с помощью которой информацию можно передать.
Блэйд деловито закатав рукава достал Стило, снова шепча заклинания.
Какое-то время я просто стояла. Потом ощутила, что меня с немыслимой силой тянет вниз. Испугавшись, попыталась вырваться, но не получилось.
Мне стало холодно.
Очень холодно.
Будто с ног до головы ледяной водой облили.
Захотелось поднять руку, чтобы смахнуть воображаемые капли и — получилось!!! Я увидела её очертания, пусть призрачные, но вполне видимые!
— Значит ты всё-таки была рядом? — раздался удовлетворённый голос Блэйда.
Повернувшись к нему, хотела ответить — но нет. Говорить я не могла. Словно русалочка, отдавшая голос за право вынырнуть из морской пучины.
— Да, милая, извини, говорить буду только я. Единственное, из чего здесь можно было скроить тебе временное тело — это вода. Но ты можешь журчать словно дождик, а я могу тебя видеть. Это уже не мало. Ничего, Алина, потерпи. Скоро всё закончится. Ты будешь дома.
Блэйд снова присел на корточки и принялся чертить знаки.
Мне хотелось, чтобы он обратил внимание на меня. Я хотела бы так много ему сказать! Что за столь короткое время я от души накачалась на эмоциональных качелях то вверх, то вниз — от ненависти к любви, от сомнений к вере, от желания сбежать от него поскорее до желания навсегда остаться рядом.
А ещё мне было страшно за него!
Мне просто было страшно. Если у него не получится отправить меня домой и это временное тело распадётся на капельки — что тогда? Я навечно сделаюсь пленником этого места? Вечное одиночество, от которого не предвидится избавления? Я не хотела об этом думать.
Но даже если для меня всё кончится хорошо, что будет с тобой, Рет?
Как ты ускользнёшь из клетки, что сам себе создал? Есть ли у тебя план? Получится ли его реализовать?
И даже если всё пройдёт как надо, мы ведь больше никогда не увидимся, да?
Ладно, не расклеиваться, тряпка! Между перспективой остаться призраком и перспективой вечной разлуки с Бдэйдом…
… и то, и другое больно!
Блэйд никогда не давал понять, что любит меня. Да он меня, наверное, и не любил. Женщины чувствуют такие вещи. Этого нельзя проглядеть, особенно когда сам влюблён.
Я видела, как смотрел на меня, пусть и в теле Эммы, Винтер. Да тот же Хант?
Мысль о Ханте привела меня к не менее грустному выводу о том, что все наши усилия пошли прахом. С самого начала всё эта игра в месть, в борьбу добра со злом была чистым фарсом. Не было никакого зла. Хант на злодея не тянул, он по-своему вызывал сочувствие. Жалко смотреть, как неглупые люди уничтожают сами себя.
Винтер? Не смешно! Даже Эмма не была злом. Так, местной стервочкой, которой огромная корона жмёт на мозг, и ему работать стало трудно.
То, как погибла Иланта, грустно. Но, положа руку на сердце, в её гибели нет иных виновников кроме неё самой. Невзаимная любовь не повод опускать руки. И тем более не повод сводить счёты с жизнью.
Если из всех моих новых знакомых кто-то на злодея и тянул, это Блэйд.
И вроде бы всё правильно — раскаявшийся грешник обязан искупить вину, но при мысли о том, что, освободив меня, сам он останется и (о, ужас!) не сумеет выбраться из этого Рубежа, коридора или как они тут ещё его называют? — меня охватывали боль и ужас.
Блэйд тем временем сосредоточенно и методично творил свою волшбу, создавая портал.
— Готово.
Отряхивая руки, он поднялся с корточек.
— Приготовься, — скомандовал он мне.
«И это всё?! — хотелось крикнуть. — Мы простимся вот так? Сухо и холодно? Без единого тёплого слова?».
Может быть и к лучшему, что я онемела?
Почему так складывается жизнь? Самым дорогим для меня людям я никогда по-настоящему не была нужна. Ни маме. Ни отцу. Ни Блэйду.
— Ну, не делай такого печального лица. Я понимаю, что призракам подобает иметь скорбный вид, но даю слово, в таком состоянии ты прибудешь не долго.
«Неужели ты не чувствуешь? Не видишь, как я боюсь за тебя? Как мне сложно с тобой проститься?».
Он видел грусть в моих глазах. Вот только трактовал её неправильно:
