что должен что-то сказать собравшимся. Но по-прежнему не имел ни малейшего понятия, что сказать близким друзьям. И это его молчание все истончалось, превращаясь в подобие вуали, прикрывающей лицо лишь наполовину. Он поднялся и направился в туалет, и там ему в который уже раз открылось, что отцовский унитаз смывается проточной водой из крана, надо лишь повернуть ручку, и можно включить или выключить воду, и нет нужды в состязании с неизменным унизительным поражением. Так что и эта неприятность снята с повестки дня.
Вернувшись, он присоединился к Дими, опустился рядом с ним на колени на ковер в углу комнаты и спросил:
– Знаешь ли ты легенду о материке под названием Атлантида?
– Знаю. Однажды я видел по телевизору передачу. И это не совсем легенда.
– А что же? Реальность?
– Конечно же, нет.
– Значит, не легенда, но и не реальность?
– Миф. А миф отличается от легенды.
– Где же находилась Атлантида?
Дими легонько крутанул глобус, мягко положив бледную ладошку на океан, пронзительно голубевший своими глубинами, рука оказалась между Африкой и Южной Америкой, и пальцы мальчика светились, точно призраки, озаренные встроенной в глобус лампочкой.
– Вот здесь примерно. Но какая разница. Это ведь все придуманное.
– Скажи, Дими, остается ли что-нибудь после того, как мы умираем?
– А почему нет?
– Ты веришь, что дедушка слышит нас сейчас?
– А что особенного в том, чтобы слышать.
– Но он может нас слышать?
– Почему бы и нет?
– И мы тоже можем его слышать?
– В мыслях. Да.
– Тебе грустно?
– Да. Нам обоим грустно. Но мы не расстались. Можно продолжать любить.
– Значит, можно не бояться смерти?
– Это же невозможно.
– Скажи, Дими, ты ужинал сегодня?
– Я не голоден.
– Дай мне руку.
– Зачем?
– Просто так. Чтобы почувствовать.
– Почувствовать что?
– Просто почувствовать.
– Хватит, Фима. Иди к друзьям.
И беседа оборвалась, потому что в комнату ворвался доктор Варгафтик, раскрасневшийся, задыхающийся, негодующий, словно явился он для того, чтобы немедленно, сию же минуту пресечь чинимые тут безобразия, а не чтобы выразить соболезнования. Фима вдруг увидел легкое сходство между доктором Варгафтиком и Давидом Бен-Гурионом, рычавшим на отца во время прогулки сорок лет назад. Вместе с доктором пришла и Тамар Гринвич, испуганная, всхлипывающая, вся источающая сочувствие. Фима встретил их, терпеливо принял и рукопожатия, и объятия, но так и не уловил, что они говорят. Губы его сами по себе в рассеянности бормотали:
– Ничего. Не страшно. Бывает. Случается.
Похоже, что и они не разобрали ни единого слова. И очень быстро получили по стакану горячего чая.
В половине девятого, вновь устроившись в отцовском кресле, умиротворенно скрестив ноги, Фима отверг йогурт и бутерброд с селедкой, которые Теди поставил перед ним. И отстранил руку Цви, пытавшегося положить ему ладонь на плечо. И отказался от шерстяного одеяла, которым Шула собиралась накрыть его колени. Коричневый конверт, который Нина достала из своего портфеля, Фима вдруг протянул ей и велел прочитать завещание вслух.
– Сейчас?
– Сейчас!
– Невзирая на то, что принято…
– Невзирая на то, что принято.
