– Но, Фима…
– Сейчас, пожалуйста.
Поколебавшись, обменявшись быстрыми взглядами с Цви, с Яэль и Ури, Нина подчинилась. Извлекла из конверта два листка убористого машинописного текста. И в тишине, воцарившейся в комнате, принялась читать – сперва смущенно, затем голосом профессионала, ровным, суховатым. Поначалу подробно излагались детальные, педантичные распоряжения, касающиеся порядка похорон, дней поминовения, надгробного камня. А затем – о материальном. Борис Барух Номберг завещал разделить двести сорок тысяч американских долларов неравными частями между шестнадцатью организациями, учреждениями, объединениями, комитетами, чьи названия перечислялись в документе в алфавитном порядке, и рядом с каждым из названий указывалась завещанная сумма. Список возглавляла Ассоциация содействия религиозному плюрализму, а замыкала средняя школа, где ревностно изучали Священное Писание. После средней школы и перед подписями покойного, адвоката-нотариуса и свидетелей следовали строки: “Кроме имущества, что на улице Рейнес в Тель-Авиве, о котором будет сказано в Приложении, все, мне принадлежащее, переходит к моему единственному сыну Эфраиму Номбергу Нисану, которому ведомо умение отличать Добро от Зла. Выражаю надежду, что отныне и в дальнейшем он не удовлетворится тем, что умеет отличать Добро от Зла, а посвятит свои силы и таланты свои тому, что будет творить Добро, воздерживаясь, насколько это возможно, от всякого Зла”.
Перед подписями был еще один абзац, написанный от руки стремительным почерком: “Данный текст совершен и подписан в добром здравии и трезвом уме здесь, в Иерусалиме, столице Государства Израиль, в месяц мархешван, 5749 года от Сотворения Мира, он же – 1988 год в Летоисчислении Народов, он же – сороковой год не завершенного доселе Возрождения Независимости Государства Израиль”.
Из Приложения выяснилось, что имущество на улице Рейнес в Тель-Авиве, о существовании которого Фима вообще не имел ни малейшего понятия, – это средних размеров жилой дом, квартиры которого сдавались внаем. И этот дом по завещанию получал “мой любимый внук, радость души моей, Исраэль Дмитрий, сын Теодора и Яэль Тобиас, и в наследство вступит Исраэль Дмитрий по достижении восемнадцати лет, а до сего времени управлять имуществом будет моя дорогая невестка, госпожа Яэль Номберг Нисан Тобиас, урожденная Левин, которой предоставляется право пользования данной собственностью по собственному усмотрению и без причинения ущерба, но основной капитал отходит ее сыну, моему внуку”.
Из Приложения также следовало, что отныне Фима – единственный владелец среднего по размеру, но солидного, приносящего стабильную прибыль косметическо-парфюмерного предприятия. Он также унаследует квартиру, в которой родился и вырос и где скончались оба его родителя с разницей в сорок с лишним лет. Отныне он хозяин жилища в пять просторных комнат с широкими подоконниками, на третьем этаже, в тихом, престижном районе, обставленного добротно, богато, в старинном стиле Центральной Европы. Также Фиме отходили различные акции, ценные бумаги, участок земли под застройку в квартале Талпиот, открытые и закрытые счета в банках Израиля и Бельгии, сейф, в котором хранились наличные деньги и украшения, среди них – и те, что принадлежали его матери, изделия из золота и серебра, инкрустированные драгоценными камнями. Унаследовал он и библиотеку, насчитывавшую несколько тысяч томов, включая полное издание Талмуда Вавилонского и Талмуда Иерусалимского, другие книги со священными текстами в красноватых сафьяновых переплетах, обширное собрание сборников раввинистических толкований Священного Писания, и некоторые из этих книг были истинной библиографической редкостью, а еще несколько сот романов на русском, чешском, немецком и на иврите, две полки, тесно заставленные справочниками по химии, сборники стихов Ури Цви Гринберга, среди которых были и редкие издания, которые не сыскать даже у букинистов, философские труды доктора Исраэля Элдада на темы Священного Писания, собрания сочинений выдающихся еврейских историков – Генриха Греца, Шимона Дубнова, Иосефа Гдалии Клаузнера, Давида Кауфмана, Эфраима Элимелеха Урбаха, небольшое собрание старинных эротических книг на немецком и чешском, которые Фима прочесть не мог. В дополнение ко всему он теперь владел солидной коллекцией марок и стальных монет, девятью летними костюмами и шестью зимними, двумя дюжинами галстуков и редкой красоты тростью с серебряным набалдашником.
В эти минуты Фима не спрашивал себя, что же ему делать со всем этим, но размышлял о том, способен ли человек, ему подобный, понять хоть что-то в производстве и продаже парфюмерии и косметики. И поскольку иврит не терпит подобных оборотов, Фима немедля себя поправил: “в производстве парфюмерии и косметики и их продаже”.
И неожиданно воскликнул вполголоса:
– Не терпит? И что с того!
В десять вечера он увел Дими в спальню и вкратце рассказал историю про аргонавтов и золотое руно, после чего отправил друзей по домам, отвергнув их уговоры, увещевания и протесты. Нет, спасибо, нет никакой необходимости в том, чтобы кто-нибудь из них оставался с ним здесь на ночь. Нет, спасибо, нет у него желания, чтобы отвезли его домой. И не хочется ему ночевать у кого-нибудь из них. Эту ночь он проведет именно здесь. Он хочет побыть один. Да. Несомненно.
Спасибо. Нет. Категорически. Нет нужды. Но это очень мило с вашей стороны. Все вы – потрясающие…
Оставшись в одиночестве, он хотел было распахнуть окно и проветрить комнату, но, подумав, решил этого не делать, а, напротив, зажмуриться и попытаться уяснить, из чего состоит странный запах, пропитавший эту квартиру. Запах несчастья. Хотя какая связь между запахом и несчастьем, что стряслось сегодня? Все годы квартира была чистой, ухоженной, прибранной. По крайней мере, на первый взгляд. И когда мать была жива, и после ее смерти. Дважды в неделю приходила женщина и наводила на все блеск, включая подсвечники, медные лампы, серебряные чаши для вина – неизменная принадлежность церемониала освящения Субботы и ее проводов. Сам отец ежедневно принимал холодный душ, и летом и зимой. Каждые пять лет в
