положение попал украинский язык. Согласно переписи 1989 года, украинцы составляли 73 % из 51 с лишним миллиона населения УССР, но если 88 % из них назвали украинский родным языком, то более половины признались, что в быту им удобнее русский. Причиной этого служила не в последнюю очередь урбанизация — переезд жителей села в города и обрусение. К 1980-м годам украинцы явно преобладали почти во всех крупных городах (редким исключением был Донецк, где русских было больше, чем украинцев), но на улице и в государственных учреждениях повсюду, кроме Львова, общались по- русски. Энтузиасты родной речи желали повернуть эту тенденцию вспять, взывая главным образом к тем украинцам, что редко говорили в быту на родном языке, но имели выраженную национальную идентичность и верили, что украиноязычными должны быть если не они, то их дети. Задача перед ними стояла не из простых.
В конце 1980-х годов Советский Союз порой называли страной с непредсказуемым будущим и непредсказуемым прошлым. Украинцы, как и другие народы СССР, пытались очистить минувшее от полувековых наслоений советской пропаганды и официальной истории. Возврат к истокам начался с реабилитации трудов Михайла Грушевского, изданных тиражом в несколько сот тысяч экземпляров. Перепечатывали также авторов эпохи “расстрелянного возрождения”, которые блистали в 1920-е годы и, как правило, не пережили Большого террора 1930-х. Как и в РСФСР, прорыв в обнародовании фактов сталинских преступлений тех времен стал заслугой не в последнюю очередь общества “Мемориал”. Украинские интеллигенты должны были рассказать и о том, чего другим республикам повезло более-менее избежать. Впервые после десятилетий полнейшего молчания заговорили о Голодоморе 1932–1933 годов. Совсем по-иному поставили вопрос о вооруженном сопротивлении режиму в 1940–1950-х годах, об истории ОУН и боевом пути УПА.
Голод пережили в центре и на востоке Украины, память об антисоветских повстанцах держалась на Западе. Тем не менее нашелся и такой исторический нарратив, что объединил всех, — славное казацкое прошлое. При вступлении Щербицкого в должность в 1972 году власти начали кампанию против так называемых казакофилов среди ученых и писателей. Интерес к этому периоду объявили признаком буржуазного национализма. Теперь, во время краха официальной историографии, казацкий миф пережил триумфальное возвращение на авансцену. Пропагандисты эпохи застоя не ошиблись — он и вправду шел рука об руку с идеями национализма.
Летом 1990 года украинские активисты (многие — жители Западной Украины) устроили массовое паломничество в Запорожскую и Днепропетровскую области, чтобы отметить там “пятисотлетие” запорожского казачества и пробудить украинскую идентичность. Эти события и вправду прогремели на юго- востоке, привлекли десятки тысяч участников, а главное — облегчили внедрение взгляда на историю, противоположного тому, что пока еще доминировал в весьма просоветской части республики. Власти, которые тогда восприняли празднества враждебно, на следующий год решили пустить популяризацию казацкого мифа себе на пользу и организовали собственные тематические мероприятия как на левом, так и на правом берегу Днепра. Ожидаемых дивидендов тем не менее они не получили. Репутация компартии стремительно шла ко дну.
“Какой дурак придумал слово «перестройка»?” — спросил Щербицкий подчиненных, впервые его услышав. Когда Горбачев в Киеве обратился к людям, заранее подобранным КГБ, и сказал, чтоб они давили на местных вождей снизу, Владимир Васильевич развернулся к помощникам, покрутил пальцем у виска и спросил: “На кого тогда он будет опираться?” В сентябре 1989 года, впрочем, Михаил Сергеевич окреп настолько, что избавился от последнего мастодонта брежневской эры в Политбюро. Он приехал в столицу Украины и объявил партийной верхушке, что Политбюро ЦК КПСС проголосовало за снятие Щербицкого с должности. ЦК КПУ ничего не оставалось, как попросить того и из кресла первого секретаря. Через пять месяцев Владимир Щербицкий уйдет из жизни. С ним ушел и тот политический и общественный строй, которому он служил с юных лет.
1989 год во многих отношениях стал переломным в политической истории Украины. Впервые за 70 лет были проведены полусвободные выборы народных депутатов и возникли неподконтрольные компартии массовые объединения. Первым оказался “Рух” — “Народное движение за перестройку”. К осени того же года в его рядах насчитывалось около 300 тысяч человек, а к концу следующего их стало в два с лишним раза больше. Не менее важным событием стал выход Украинской грекокатолической церкви из подполья, куда ее загнал Сталин. Теперь миллионы людей объявили себя ее прихожанами. В 1990 году политический климат столицы изменили выборы в Верховный Совет (Верховную Раду) УССР. Депутаты национально-демократического крыла образовали блок под названием “Народная Рада”. Хотя в нее вошла только четверть народных избранников, “Народная Рада” нарушила, казалось, непоколебимую монополию КПУ. Летом 1990 года парламент, вслед за коллегами из Прибалтики и РСФСР, принял декларацию о государственном суверенитете Украины. Документ не говорил о ее выходе из Советского Союза, но закрепил верховенство республиканских законов над общесоюзными.
Кремль оказался неспособен помешать Украине, России и другим республикам в утверждении суверенитета. Под генсеком-реформатором к этому времени ощутимо зашатался трон. Он разозлил номенклатуру и утратил поддержку интеллигенции как в центре, так и на периферии. Его начинания не пошли на пользу экономике — показатели производства рухнули, а с ними уровень жизни, и так невысокий. Партийных бонз нервировала перестройка, которая подрывала их господство и выглядела безнадежной — что не сулило ничего хорошего всей КПСС, не только Горбачеву. Интеллигентам же, напротив, реформы казались непоследовательными и слишком медленными. По иронии судьбы, обе враждующие группы одинаково винили во всех грехах Горбачева и союзный центр. Движение к суверенитету, а за ним и полной независимости стало вектором суммы двух противоположных сил.
Мобилизация масс на Украине проходила по-разному в зависимости от истории региона. В областях, присоединенных к УССР согласно пакту Молотова — Риббентропа — на Волыни, Галичине, отчасти Буковине, — имели место те же процессы, что в республиках Прибалтики, аннексированных также в начале Второй мировой. Интеллектуалы и бывшие диссиденты возглавили там народ под знаменем демократического национализма и получили большинство в областных советах. В других частях Украины партийные элиты, которые Горбачев вынудил бороться за выживание — сражаться за кресла депутатов на
