Шарль сел на поваленный ствол березы, отвернувшись от Гришки и кусая от злости кулаки. Григорий хлопнул товарища по плечу и, переступив через березу, сел рядом:
— Да ты не серчай… за письма. Ну, огонь-то надо было разводить — надо! А бумага-то быстрее, чем мох, занялась. И потом, честно тебе скажу, я перед этим-то, посмотрел на нее, на бумагу эту. Ну и ничего понятного. Вот и подумал, что неважная та бумага. Да и зверя вон, отпугнули! На-ка, выпей!
Григорий протянул Шарлю флягу. Тот передернул плечами, но потом взял и приложился. От выпитого у него перехватило дыхание.
Придя в себя, де Брезе достал свой письменный прибор и стал что-то царапать подобием свинцового карандаша. Вечерело. Его вновь замучили комары, и Шарль беспрестанно хлопал себя по лицу.
Григорий заметил мучения француза:
— Это ты так себя изведешь. Ты поближе к огню садись, не бойся, не сгоришь! А я вот веточек ельных подложу, они, знай, мушкару-то отпугивают!.. Вот ты скажи! Ежели человек родился на свет божий, то зачем?
Шарль уставился на русского, пытаясь разобрать смысл его слов. Григорий продолжал, в то же время деловито разматывая тряпицу, в которой было что-то припасено:
— Вот Господь награждает нас жизнью. Рождается человек, живет себе, а какую судьбинушку выбрать, иной час не знает сам. А я вот прислушиваюсь, есть ли мне знак, какой свыше…
Он разложил яблоки среди углей. Шарль с интересом следил за ним. Григорий простодушно продолжал:
— Вот ты, например, подался к нам в Россию! С чего это вдруг, а-а? Ведь неспроста все! Значит, знак был. Я вот рос себе, рос, а потом мне сон приснился… Стою я, значит, на бревне. А подо мной река. И будто зовет меня кто-то. А я, значит, вперед перейти должен, да шибко страшно. И вдруг с того берега меня царь окликает. Проснулся я, и на следующий же день подался в шутейное войско Петрово. Пацаном еще был. Ох, и наломали мы тогда дров с Петром Алексеечем! Хе! Да ты закусывай!
Гришка ковырнул прутиком запекшееся яблоко, и стал дуть на него, перекидывая с руки на руку. Затем отдал его Шарлю. Тот обжегся и уронил яблоко на землю. С недоумением посмотрел на русского.
— Это ты не так, ты его остуди и ешь! Вот так надо! — и Григорий показал, как надо расправляться с яблоком: Шарль с брезгливостью смотрел на скудное угощение. Потом опять принялся писать:
Глава восемнадцатая
На постоялый двор, который не так давно покинули Шарль и немцы, через распахнутые ворота въехал граф де Ла Буш. Кругом не было ни души. Он слез с коня. Повсюду на земле были видны запекшиеся капли крови. Дверь была полуоткрыта, за ней чернела внутренняя часть дома. Француз приоткрыл ее шире и остановился, прислушавшись. Но кроме скрипа распахнутой двери и ставней, никаких иных звуков в доме не было. Ветер беспрепятственно гулял по осиротевшему дому.
Внезапно на улице заржала лошадь. Граф резко обернулся и увидел всадников в синей форме. В деревню входили шведские войска. Несколько драгун заехали во двор. Заметив незнакомца, они окружили его. Придворное платье вызвало град насмешек:
— Vem ar This mannen?[21]
— Han gick till en fest![22]
Появившийся следом за ними статный офицер оборвал шутников:
Он слез с лошади и, надменно оглядев графа, обратился к нему:
Де Ла Буш, несколько ошарашенный таким приемом, но, желая произвести приятное впечатление, учтиво поклонился, заговорив по-французски:
