побывала в объятих этого молокососа! И они состоят в переписке! О, Лицемерие имя тебе женщина!
Людовик в изнеможении опустился в кресло и откинулся на спинку. Затем взял в руки серебряное зеркало, лежащее на изящном столике с фруктами, и, посмотревшись в него, медленно произнес:
— Мы стареем, Филипп!
Немного помолчав, он аккуратно положил зеркало на прежнее место и устремил свой взгляд в окно. Секретарь понял — Людовик пришел в себя и обуздал свой гнев. Но участи же м-ль де Монтеррас и шевалье Де Брезе вряд ли можно было позавидовать. Слова короля только подтвердили догадки опытного царедворца.
— Мы стареем… Но это еще не повод оскорблять короля Франции!
Глава пятая
Ла Буш очнулся от холода и застонал. Все его тело ломило, а голова, казалась, была налита свинцом. Он поднес к ней руки и с удивлением нащупал повязку. Оглянувшись и окончательно придя в себя, Антуан понял, что лежит на подстилке под навесом из веток. Вокруг его обступали вековые деревья, невдалеке потрескивая, горел костер. Он принялся искать запечатанные тубусы короля Людовика и, обнаружив их в изголовье, успокоился. С невероятным усилием Антуан приподнялся, попытался встать на ноги и тут же охнул — он босиком наступил на еловую шишку. Его сапоги кто- то заботливо снял.
Выбравшись из укрытия, он почувствовал аппетитный запах, источником которого был котелок над горящим огнем, рядом сушились его сапоги. В воздухе пахло свежестью, и Антуан понял, что находится на берегу заводи. Туман стелился по лесу, мешая разглядеть берег откуда доносился негромкий плеск. Ла Буш надел сапоги, встал и пригляделся — в реке купалась девушка.
Словно, почувствовав на себе чей-то пристальный взгляд, обернулась. Ла Буш узнал Анку. Прекрасную полячку, похоже, француз не смутил. Он поспешил отвернуться, но, она нимало не смущаясь вышла из воды, накинула на себя одеяло и приблизилась к шалашу. Понимая, что он жив благодаря заботам полячки, Антуан хотел получить ответы на одолевавшие его вопросы:
— Почему ты помогла мне?
Анка остановилась, отжимая свои длинные темные волосы, глянула на него:.
— Враг моего врага — мой друг! — проговорила она с едва уловимым акцентом и скрылась в шалаше. Не прошло и пары минут, как Анка, уже одетая, возвратилась к костру с двумя глиняными плошками. Она наполнила их похлебкой из котелка протянула раненному. Сама устроившись напротив француза, устремила взгляд на огонь. Антуан, не произнося ни слова, ел, бросая невольные взгляды на хозяйку шалаша. Он жаждал продолжения разговора:
— Почему ты здесь?
Анка отложила плошку, протянула руки к огню:
— Наш род был известен в Польше, и мы жили спокойно до тех пор, пока король Август II не потерял свою корону, и страна не разделилась на два враждебных лагеря. Одни поддерживали Станислава Лещинского, поставленного шведами, другие — Августа. Наши соседи помогали шведам, а моя семья оставалась нейтральной. Но пришли русские солдаты и не стали разбираться. Людей потопили в Висле, их дома сожгли. Отца и двух моих братьев, как и соседей, повесили. Мне тогда было 15 лет… Отец спрятал меня с братишкой в дровянике. И сколько не говорил он, что не воевал против русских, не поверили ему. Его и двух братьев повесили. А меня и младшего брата — не нашли.
Она повернула голову к Антуану:
— Так что моя война закончится со смертью Петра.
Де Ла Бушу стало не по себе от сумасшедшего блеска глаз полячки. Царь Петр, наверное, и не предполагал, что в какой-то богом забытой польской деревеньке хрупкая темноволосая девушка вынесла ему смертный приговор, и, похоже, твердо намерена привести его в исполнение. Над лесом уже занимался рассвет, и птицы пробуждались от ночного сна.
Ла Буш забрался в шалаш за своими вещами, и на глаза ему попался тубус Шарля, найденный в доме Григория. Он поколебался, но все-таки любопытство взяло верх над порядочностью, и он развернул бумагу:.
