заперты, почти придавлены прусскими войсками, и погибнете, если не воспользуетесь единственным средством спасения. Неужели в этот крайний и последний момент врагу будет дано время замкнуть и этот еще, может быть, открытый, путь на Готу посредством возобновления переговоров? На этот раз, впрочем, — продолжал австриец, — вопрос переходит на дипломатическую почву. Я должен обратить ваше серьезное внимание на политические последствия. Переговоры, которые велись до сих пор, поставили вас в весьма опасное военное положение, неужели вы хотите того же и в отношении политики? Что скажут в Вене, когда узнают, что даже в этот момент нельзя положиться на Ганновер, что при русском посредничестве затеваются переговоры с Пруссией…
— Да ведь никаких переговоров не было, — прервал граф Платен.
— Да, потому что бедный Персиани утомлен дорогой и заснул, — огрызнулся Ингельгейм, — но когда он проснется? Прошу вас, граф Платен, отправьте вы этого русского посланника восвояси. Неужели вы до сих пор думаете найти где бы то ни было поддержку, кроме Австрии? Неужели вы хотите запереть для себя все двери, выключить себя из раздела плодов великой борьбы, который там скоро будет иметь место?
— Но, позвольте, — под каким предлогом? — замялся граф Платен.
— Да бедный, больной старик ухватится с радостью за любой предлог, который даст ему возможность убраться отсюда, из?под пушек. Прошу вас, — продолжал он настойчиво, — подумайте, что скажут в Вене: император, который так твердо рассчитывал на Ганновер, все ваши друзья в обществе, Шварценберги, Дидрихштейны, графиня Менсдорф, графиня Клам?Галлас…
— Персиани уедет, — сказал Платен. — В Вене слишком хорошо знают, как я отношусь к Австрии, и в крайнем положении Ганновера…
— Самое лучшее — твердо держаться одной стороны, — добавил граф Ингельгейм.
— Я иду к королю, — объявил граф Платен, и направился к дому.
Граф Ингельгейм посмотрел ему вслед, качая головой.
«Только бы он дорогой никого не встретил! — сказал он про себя. — Боюсь, — продолжал он в раздумье, — ах, как боюсь, что все это очень дурно кончится! Поражающий героизм государя не найдет никакого органа, который бы соединил его с храброй армией, генеральный штаб понятия не имеет о войне, поклоняется только одному принципу — бегать от неприятеля, где только тот покажется, а кронпринц…»
Он только глубоко вздохнул.
«Однако все?таки многое сделано, — продолжал граф, — этот ганноверский поход отнял у Пруссии много времени, много сил. Все это прямая для нас выгода, и тяжело ложится на чашу весов. Занятие края потребует еще больших сил. Главное, необходимо всякими мерами мешать неприятелю действовать тут на севере с полной свободой. Эге, да вот и мой северный коллега отдохнул!»
И он пошел навстречу русскому посланнику, спускавшемуся из дома в сад.
Персиани немного поспал, немного приоделся, немного поел и казался гораздо свежее и бодрее прежнего.
Все еще слегка колеблющимся шагом он направился навстречу графу Ингельгейму.
— Добро пожаловать, любезный коллега! — сказал граф, протягивая руку. — Дипломатический корпус начинает пополняться: до сих пор я был его единственным представителем! Вы очень утомлены путешествием?
— Смертельно, граф! — отвечал Персиани, опускаясь на садовую скамейку, на которой рядом с ним устроился граф Ингельгейм. — И кажется, здесь не предвидится возможности хоть сколько?нибудь отдохнуть…
— Помилуйте, где тут отдыхать! — заохал Ингельгейм. — Целый день шум, барабанный бой, трубы!
— Ужасно! — сказал Персиани.
— А ночью вместо порядочной постели жесткий соломенный матрац…
Персиани всплеснул руками и поднял глаза к небу.
— Но это все мелочи, с этим можно было бы кое?как примириться, — продолжал гнуть свое Ингельгейм.
Персиани покосился на него с выражением глубочайшего удивления.
— Неприятно будет, когда начнется настоящее действие, — многозначительно произнес австрийский дипломат, — король, конечно, примет участие, и нам придется быть неотступно возле него…
— Неужели вы думаете, что нам есть основание чего?либо бояться? — спросил Персиани. — Ведь, кажется, наш дипломатический характер…
— Нисколько не предохранит меня от плена, — пугал Ингельгейм, — потому что мы с Пруссией враги. Вы — иное дело, вы можете рассчитывать на безукоризненное внимание, как скоро вас признает кто?либо из командиров. Конечно, в запале боя, может быть… — Он не кончил, но многозначительно пожал плечами.
— Но разве есть основание предполагать? — спросил Персиани.
— Любезный коллега, — отвечал граф Ингельгейм, слегка вздыхая и искоса бросая на дипломата испытующий взгляд, — ядра, пули и сабли не руководствуются дипломатическими соображениями. В таких неожиданных положениях не остается никакого выбора. Впрочем, я не думаю, чтобы опасность могла угрожать нашей жизни, хотя, конечно, не совсем приятно слышать страшный шум поля битвы, видеть кровь, трупы…
Персиани невольно вздрогнул при мысли о таких поводах к возбуждению нервов.
