Михалыч двух слов ясно сказать не в состоянии, да и передвигается только на каталке и на честном слове! Ну что за люди!..».
Уже в машине сыщика, он понял, что у Андрея другого выхода и не было, ведь Семен Гальперин констатировал, что Святополк и дня не проживет без искусственной поддержки и соответствующих медикаментов.
— Ты еще, что-нибудь сказать можешь?
— Да, Иван Семенович, все, в принципе быстро происходило. Вы уехали…
— Меня уехали…
— Ага, пардон, «вас уехали»…
— Это я уже сказал, дальше, дальше! Что Андрей, что ребята, где он, они, как?!
— До ребят мы добрались, я затащил Андрея Михайловича на этаж, позвонил в дверь…, долго не открывали, потом открыла девушка, Андрей Михайлович, как-то сразу представился, поинтересовался, что нужно Святополку Мстиславовичу, потом протянул мне деньги, попросив слетать в аптеку или куда угодно, за кислородными подушками…
— Иии?…
— Я привез три штуки, но в аптеке сказали, что это «мертвому припарка»…, но я и эти то еле нашел, их оказывается перезаправлять еще нужно…
— Потом?…
— А не знаю, что потом… — это вы уж сами поинтересуйтесь…, меня отпустили и я уехал…
— Людей там много…, ну взрослых, таких… знаешь важных, серьезных дядек с пистолетами?
— Ментов, что ли?
— Ну…
— Не… — с пистолетами никого…, я серьезнее вас я еще никого не встречал…
— Ну льстец…
— Да от куда там с пистолетами и серьезным, там всего однокомнатная квартира, большая правда… Да нет, там их трое…
Как раз подходя к лифту, Иван почувствовал облегчение, после принятия горсти таблеток:
— Наконец-то… — Позвонив в дверь, услышал чей-то голос за дверью:
— Это точно он — больше некому… Алена Александровна, открывайте… — Дверь открылась наполовину, в проеме мелькнуло приведение, будто иссохшее тело, тянувшее за собой, упирающуюся душу, не желавшую оставаться здесь. Иван, подумав, что это может быть только дочь «Нечая», пронизался весь от макушки до пяток состраданием, уже понимая, что вряд ли, это его ребенок. Он вспомнил некоторые черты лица самого авторитета, опознал их в видимых вчера на улице в лице девушки, печально улыбнулся тому, что и его дочь, должно быть, если жива, носит его.
Сталин вошел, пахнуло запахом рвоты и тухлятины:
— Вы что тут развели, дышать же не чем?! Андрюх, ты-то жив, или стух совсем…
— Что-то мне совсем плохо, даже пластырь не помогает. Вань, тут все плохо, мальчик ушел от нас, покинув и… все покинув — в лиге нашей на одного мученика меньше теперь… Слава Богу за все!..
— Как же так! Вот сволочи! Ну как так можно с людьми поступать?! Ну хочешь убить — убей, зачем же так мучить?!.. Давно?… — Все трое, плюс детектив, оказались в комнате. У кровати, рядом на стуле, сидела, словно проглотившая лом, молодая женщина, казалось, не дышавшая вовсе. Держа руку покойника в своей, она смотрела на него не отрываясь. Глаза молодого человека, прикрытые наполовину, слегка помутнели, так что было не понятно, слеп он или зряч, спит или умер… Обычно в комнате, где есть живые существа, чувствуется, какое-то движение воздуха, здесь, словно космический вакуум, воцарилась пустота. Ивану померещилось, что он в лодке, плывущей по реке Лета, рядом искалеченный долгим ожиданием и жизнью, сидящий в кресле — каталке Хорон, еле передвигающий обломком весла, в дверях сзади слышится дыхание трехглавого пса Цербера, охраняющего эти грустные пенаты.
Пробежавший холодок посередине спины, вывел «Полторабатька» из странного оцепенения, повернувшись, в каком-то холоде, объявшего всех присутствующий, и вздрогнув плечами, он прошептал Хлысту:
— Как это произошло?… — Михалыч, не меняя выражения лица, развернулся на своем драндулете, чуть пошумливая электронным приводом, и приглашая легким кивком головы следовать за ним обоим, оставя влюбленных наедине друг с другом. Уже на кухне, подъехав к окну, он налил в стакан воды из водяного фильтра, и запив, протянутые Сталиным таблетки, тихо заговорил тоном, сомневающегося человека, будто еще не поверил ни в произошедшее, ни себе самому:
— Мы приехали с… — Тут он кивнул на стоящего в дверях мужчину, кивнувшего в знак подтверждения и продолжил:
— Она открыла вся сияющая, будто он неожиданно выздоровел…, сияла вся! Ваня…, сияла от счастья — я таких людей счастливых в жизни не видел никогда! Сияет так и говорит: «Мы сегодня оба уйдем…, еще немного и этот мир покинем…» — я так и подумал, что сдвинулась, ну столько несчастья на нее… — да и улыбалась она, как-то вот, как должен улыбаться по-настоящему счастливый человек…, ну не может она быть такой! Не может! И все тут! Все, что для нее дорого, лежит сейчас бездыханным вот в той комнате и ее будто бы нет… — Иван, слушая, раздирал, нервничая упаковку от лекарств на
