– Ага. Порох при мне эту парочку завалил – из пулемёта в упор. Пороха помнишь же? Всю ленту всадил. Да подожди…
Он шагнул за дверь и тут же появился вновь. В руках его был короткий меч в ножнах. Он сделал движение, как будто вынимает клинок из ножен, и мне на секунду показалось, что клинка-то и нету – оторвалась рукоять. Но потом на пустом пространстве сыграл блик, и тогда я поняла, что клинок прозрачен, как стекло.
– Что это? – спросила я.
– С этого шестипалого сняли, – сказал Лимон. – Штука страшная, рельс перерубает. А ещё она как-то умеет на людей воздействовать. Типа усилителя, что ли. Ты, когда её в руке держишь, можешь… как бы сказать… повелевать, что ли. И тебя слушаются. Сильнее, чем обычно. А врагов – в растерянность вгонять или даже в ужас. Но это надо, конечно, чтобы… ну… хотя бы пара орудий помогала. Просто с мечом на укрепление пойти – ничего не будет.
– Пробовали?
– Дину пробовал, да… Пришлось потом броневики с пулемётами подгонять. С пулемётами всё получилось… – он усмехнулся. – С пулемётами хорошо. Без пулемётов как-то не так.
– А как вы сюда попали? – спросила я.
Лимон опять помолчал – и я даже подумала, что он не ответит. Он ещё раз приобнажил клинок, поднял на уровень глаз, посмотрел сквозь него на меня, на утихшее полосатое небо, на озеро…
– Меня вырубило, когда артиллерию брали, – сказал он, – ранка вроде пустяковая, а крови много потерял. А приказ был – раненых перевязывать и на месте оставлять, типа, потом подберём – хотя все знали, что никто подбирать не будет. Разве что мирные, да и то… Так получилось, что раненые сами себя в кучку собрали, док с нами, пожилой такой, как же его… забыл. Многих спас. А ночью уже – стрельба затихла, только слышно, как танки ревут, ну и светло от ракет – приползают двое гвардейцев и притаскивают Дину, и у него опять ноги в лоскутки… В общем, поймали гвардейцы с десяток артиллерийских лошадок да мулов, которые далеко не разбежались, организовали транспортировку – и обратно в горы. Чтобы по своим следам не идти – свернули западнее. Так и вышли к Долине. Здесь встретили старателей, поговорили. Им как раз лошади нужны были… Один и предложил провести нас в это место – типа, отлежитесь, подлечитесь…
– Понятно, – сказала я и встала. – Наверное, плазму отогнали, пойду посмотрю…
Он кивнул.
Чак
Мне поначалу казалось, что Князь меня избегает. Начну что-нибудь говорить, он буркнет и отодвинется. Или просто молчит, вилкой на подливке круги чертит. Но потом он как-то, проходя мимо (очередной инструктаж мы с солдатиками проводили, вот он и пошёл за мелом – мел, типа, не рисует), сказал: «Не болтай, слишком много ушей». И тогда я понял, что рано расслабился.
Надо сказать, что с головой у меня в эти дни творилось что-то не очень хорошее. Я сам себе напоминал Лайту, когда она с пузом ходила: мне то радостно ни с того ни с сего, то наоборот зубами скрежещу; то жарко, то озноб; а главное, воспринимаю я всё происходящее как через слой прозрачной ваты. В каких-то докморовских книжках это описывалось, называлось «синдромом очуждения» (или «отчуждения»? – тут я ни в чём не уверен) и, кажется, вело к большим неприятностям типа брома, тёплых клизм, минеральных ванн и обёртывания мокрыми простынями. В общем, я понял: мне самому кажется, что я всё нормально воспринимаю, а Князь со стороны видит, что я полный идиот. Ну или не полный, но уверенно прогрессирую.
Так что я стал усилено за собой следить. Хотел записывать, потом понял, что это тоже проявление идиотизма. В тех же умных психиатрических книжках рекомендовалось помимо ванн и клизм (что в здешних условиях было совсем нереально) прибегать к систематическому самонаблюдению, то есть постоянно смотреть на себя глазами какого-нибудь выдуманного друга и все свои действия комментировать, а лучше высмеивать. Тогда, когда я это читал, мне показалось, что это будет прямой путь в то самое «Горное озеро», а значит, автор писал в целях пополнения контингента (санаторий-то был из дорогущих). А потом – и в семейных проблемах, и на войне, и в тюрьме – мне всё больше казалось, что автор был прав и что камень выбивают камнем, а не куриным яйцом. В общем, время от времени я придумывал себе воображаемого друга, позволял ему над собой изгаляться, а потом быстренько душил, пока он спит. Без особой жестокости, да.
Мы же не нелюди какие…
Так я обзавёлся говорящей птичкой-кигикалкой. Сидит то на одном плече, то на другом, – и разъясняет мне всю мою никчёмную жизнь с певучим пандейским акцентом. А я делаю вид, что никакой птички нет. Потому что – что подумают люди?…
С неделю прошло, как мы здесь оказались. То есть с момента покражи Рыбы – дней десять. Мы тупо прочёсывали квадрат за квадратом, не находя
