– Мы свои вам!
– Это свои, – я расставил руки. – Все расслабились. Расслабились, я сказал!..
Рыба
В моей ранней голодной и отчаянной молодости – на первых курсах универа – ко мне стали приходить неправильные сны. Что-то вроде тех, о которых рассказывал Чаки, но у него они явно были наведены чудными ментограммами Поля. От кого я своих нахваталась – до сих пор не знаю и, в общем, не хочу знать. Ну его…
В тех снах много чего происходило, что странно, потому что в них либо не было людей совсем, либо люди не обращали на меня никакого внимания и занимались своими нелепыми делами. Просто это всегда был один и тот же тёмный город со множеством башен, стоящий на высоком берегу над морем. Иногда шёл дождь, почти всегда был туман – не очень густой. Я хорошо помню тот город с его узкими улочками, по которым никуда не дойти, с вечно закрытыми окнами и дверями домов, с круглыми площадями, в центре которых стояли памятники – разные, но очень похожие друг на друга. Памятники людям-рыбам.
Не ржать. Да, я знаю про особенности своего личика. Но всё остальное у меня как положено. А у этих личики вроде бы людские, зато всё остальное… как бы сказать… переходное. Полуруки-полуплавники. Полуноги-полухвосты. И вечно облиты какой-то слизью…
Так вот сейчас я оказалась как бы в недостроенной декорации того города. Башни. Безлюдье. Туман. Всё это над обрывом, но под обрывом не море, а болото. С болота тянет непонятной вонью – будто трупы завалили тиной и полили соляркой, но не подожгли.
И из тумана кто-то внимательно смотрит, сам оставаясь невидимым.
Это была первая минута моего испуга. Потом я постаралась взять себя в руки.
Стояла не то чтобы совсем уж тишина, но звуки были тихи и хаотичны, и по ним ничего нельзя было понять. Пламя горевшего внизу генератора освещало только поднимающиеся оттуда клубы дыма, что делало всё окружающее пространство ещё темнее. Только за одной из отдалённых башен тоже что-то горело, однако светлое пятно тумана за ней и над ней позволяло лишь очень приблизительно ориентироваться на местности… Я потихоньку двигалась вперёд, стараясь не налететь на что-нибудь опасное, но тут из того дальнего пламени вырвались с шипением штук шесть разноцветных ракет, заметались тени, несколько ракет быстро погасли, но две гнусного кварцевого цвета повисли на парашютах и медленно спускались, рассыпая искры…
Теперь было видно всё.
Прямо на моём пути лежал вверх колёсами бронетранспортёр, правее его – на полпути к обрыву – валялись бесформенной грудой мешки с песком: то ли начали складывать пулемётное гнездо, то ли развалили его; там же стояли Х-образные колья с прислонёнными к ним катушками колючей проволоки. На мешках, не сразу заметный, лежал убитый солдат.
Я миновала бронетранспортёр; одна из ракет рассыпалась и погасла, вторая сильно шипела. Метрах в пятидесяти впереди стояла моя лабораторная палатка, распоротая крест-накрест, рядом с ней – маленький фургон с распахнутой задней дверью и почему-то – полевая кухня. Едва я успела определить, где моя личная башня, как последняя ракета погасла, сделав тьму совсем непроницаемой. Я приготовилась двигаться вслепую, но тут снова рванул ракетный залп, и теперь всё небо усыпали осветительные «люстры»…
И я увидела… Это было как фотография со вспышкой – простым глазом ты не видишь ничего особенного, а когда изображение проявляется, проступают такие детали…
Сначала показалось: площадь, прежде уставленная машинами, сейчас усеяна мёртвыми телами. Но нет, конечно, убитых было человек семь, с замеченным раньше – восемь. Все они бежали от башен, и всех их убили в спину. Это как-то очень понятно, в спину человек убит или в грудь… А правее, у низкой широкой башни, которую занимали, кажется, механики и шоферы, под стенкой лежало ещё несколько тел, совсем тесно друг к другу, друг на друге, и видно было, что людей поставили к стенке и расстреляли. Это тоже очень понятно… А я шла туда, откуда стреляли в спину бегущим… но, может быть, это бежали те, кто расстреливал?…
Самое смешное, что я ничего вроде бы не испытывала. Всё это меня либо по какой-то причине не касалось, либо я откуда-то точно знала, что не коснётся…
Я помню, когда Бештоун обстреливала республиканская артиллерия, многие жители как ни в чём ни бывало выходили гулять на набережную или в сквер Пограничников. Я уже не говорю об обязательных попойках в «Солёной штучке»… Для некоторых это была бравада, но большинство относилось именно так: меня эти ваши разборки не касаются.
…и вот ещё непонятно было, что за сила перевернула восьмитонный бронетранспортёр. Просто положила его на спину…
Одна из ракет упала рядом со мной, в двух шагах, и разлетелась фонтаном искр. В глазах заполыхали лиловые пятна. Сразу стало плохо видно.
Но я уже почти дошла.
