– Я думаю, с этим мы разобрались. Зорах, когда ждать ответа от ваших?
– Пойду откапывать рацию… а там – как будет угодно Мировому Свету. Всё зависит от его активности.
– Хорошо. Известите меня немедленно. Ну что, мне можно посмотреть на отца? – Дину повернулся к Рыбе.
– Пойдёмте, я провожу…
– Тётя Нолу. Не стыдно?
– Нет. Так положено.
У Рыбы всегда были свои странные, но незыблемые понятия о субординации. Вообще-то спокон веков императора принято было называть на «ты». Даже посторонним.
Все разошлись. Я видел, как навстречу Зораху откуда-то появился Эхи, Зорах приобнял его за плечо, и они пошли вдвоём – надо полагать, откапывать рацию. Доктор Камре удалялся, похлопывая себя папкой по ладони. Наверное, представлял, как будет бушевать неизвестный мне Зеф. А ему навстречу спешил генерал-профессор Шпресс, наверное, что-то прознавший…
Подошёл Лимон, молча встал рядом. Видно было, что его бьёт внутренняя дрожь.
Я достал свою фляжку, подал ему.
– Хлебни, майор.
– Штаб-майор, – поправил он меня.
– Уже полный майор, – сказал я. – Завтра Динуат подпишет указ.
– Служу Отечеству.
– Да. Только знает ли об этом Отчество?…
– Какая разница, – сказал Лимон. – Главное, я знаю.
Чак
Наверное, самое скучное – рассказывать, как я приходил в себя. Тем более что делал я это – в смысле, приходил – раз тридцать. Или больше. Потом снова проваливался в сон – к счастью, совсем без сновидений. Куда-то меня несли, потом везли, кто-то склонялся надо мной, подносил к лицу зеркальце, я в нём не отражался… Ладно, проще считать, что я встал, увидел Динуата – а потом сразу очнулся в родном доме. Я ещё не открыл глаза – а поом, когда открыл, всё равно ничего не увидел, – но сразу понял, что это мой старый дом.
Наверное, по запаху. Его невозможно изменить.
И тут я уснул снова, но уже совершенно нормальным счастливым сном. И что-то видел во сне – хорошее и сумбурное. Видел дядю Ори, живого и в полном уме. Он сидел на нашем плоту в жилете спасателя. Кстати, получается, сто он фактически спас отца и Альку. Они поехали обиходить его могилку – ну, ту, в которой будто бы похоронен Поль, – и тут случился весь этот джакч с помутнением, газовыми бомбами и революцией… Когда они вернулись… но нет, это очень суровая история. Но Яррики – они такие. Справились как-то.
Проснулся я от влажного прикосновения ко лбу. Открыл глаза. Отец сидел рядом и протирал мне лицо тряпочкой. Я схватил его руку…
Ой, нет. Я хотел схватить его руку, но промахнулся. Я весь был как отсиженный. Вернее, отлёженный. Вот сейчас побегут мурашки, и будет больно.
– Сыночек! – ахнул отец. – Сыночек, наконец-то! Ты меня узнаёшь?
– Папка, – сказал я, – конечно, узнаю!
Язык тоже был отсиженный, и что у меня там получилось на самом деле, не знаю – да и наплевать, Мойстарик меня понял!
– Лайта! – закричал он, – беги сюда! Зови мать!
Он вскочил и уронил на меня миску с водой.
Я заворочался и попробовал сесть. Ну, сесть сразу не получилось, но на локтях я приподнялся.
– И Лайта здесь? – получилось уже получше.
– И Лайта здесь! И все здесь!
Каким-то полотенцем он пытался промокнуть с меня воду.
Первой в дверях показалась Алька, ахнула, прижала руки к сердцу. Потом появилась Лайта. Она была в переднике, а руки по локоть в муке, и я тут же сам стал весь в муке, а от Лайты пахло сладко-сладко, и я смеялся и тоже пытался её обхватить неуклюжими ещё руками, и не знаю, в чьих слезах было всё моё лицо, и я почти ничего не видел. А потом Лайта оторвалась от меня, обернулась и позвала:
– Киш!
