А Екатерина Ивановна, когда Воин только вошел в этот дом, снова поразила его, она опять прекрасна. Платье с большим вкусом сделано, волосы ее светлые очень хороши, взор живой, в нем, кажется, отражается каждое слово. Воин Андреевич помнил, как она в прошлом году по косточкам разобрала ошибки адмирала, как нынче отважно спорила с Николаем Николаевичем. Она не только слушать умела. Он желал бы знать и ее мнение и вызвать ее на разговор.
– А где же госпожа Бачманова теперь, Екатерина Ивановна? – спросил он, улучив удобный миг.
– Елизавета Осиповна отправилась к супругу в Де-Кастри, – отвечала Невельская.
– Весной англичане явятся в южные гавани, – твердил свое Невельской. – Весь флот их пойдет сюда, к Татарскому берегу, а нас на юге не будет! Я просил и даже хитрил! Когда я на промере глубин был в лимане с Путятиным, он мне жаловался, что ему в шторм скучно без отрадной душеспасительной беседы с православным священником. Я стал уверять его, что в одной из южных гаваней есть остатки православного храма! Все без толку! Но теперь спохватятся! И еще станут меня винить, как с лиманом, локти будут кусать.
– Что же делать?
– Да я бы мог сейчас, зимой туда на собаках экспедицию послать. Но…
«Расстрел!» – подумал Римский-Корсаков.
Говорили, что распределяются роли «Ревизора», будет спектакль, и Елизавета Осиповна приедет на праздники из Де-Кастри играть жену городничего.
Еще говорили, что весной надо ждать второго сплава по Амуру.
Когда Екатерина Ивановна вышла, мужчины стали обсуждать, как на косе устраивать все для зимовки.
Римский похвалил доктора Вейриха, сказал, что в его лице имеет помощника незаменимого, что он молод, но врач отличный, любит свое дело, у него прекрасный набор лекарств с собой, он пополнял этот набор всюду, где только возможно, и в Гонконге, и в Шанхае, у англичан и американцев, заинтересовался китайской медициной и уверяет, что в ней есть свои замечательные открытия. Аккуратен, любит всякое дело, несет вахту, как морской офицер, товарищ прекрасный.
Утром за этим же большим столом, в большой светлой комнате с тремя обмерзающими солнечными окнами, Римский пил с Невельскими кофе со свежим молоком, поиграл с их маленькой дочкой Ольгой, подбрасывая ее, сидя на стуле.
Подали собак. Екатерина Ивановна просила приехать на Рождество, обещая спектакль, танцы и катание.
– Кланяйтесь нашей косе, – тихо и, как показалось Римскому, с горечью сказала она на прощание.
Невельской подарил Римскому огромную доху из овчин.
– Чтобы приезжали к нам почаще!
Воин Андреевич закутался, уселся в нарты. Чумбока вез его. Гольд в тулупе с остолом в руках. Собаки помчались.
– И тебе на Японии был? – спросил гольд.
– Был, брат!
– Моя тоже был, на японской рыбалке работал, давно! Невельского еще не было. А ты слыхал, у нас человека убили на Петровском?
– Слыхал.
– Мокея Калашникова. А кто убил – не знаем! Невельской кругом ходил, искал и не нашел! И еще хочет искать. Он тебе говорил?
– Говорил.
– У тебя оружье есть? Смотри, ехать страшно! Какой-то дурной человек ходит… Когда снег – все видно, следы есть. Человека убили, а снега не было.
Заехали в тайгу. Дорога накатана. Чумбока вдруг придержал собак и как бы со страхом осмотрелся по сторонам.
– Ниче не слыхал?
– Нет.
Чумбока подождал некоторое время.
– Я тоже ниче! – наконец спокойно сказал он и тронул собак.
Невельской предупредил Воина Андреевича, что проводник вполне надежный и бывалый.
– Моя тоже есть оружье! – сказал Чумбока. – Есть пистолет, и вот ружье привязано. Если нападают – стреляем!
– Кто же может напасть?..
– А черт ни знает! Тибе держи пистолет близко. Смотри хорошо, не спи! И как раз быстро приедем.
Римский озаботился. «Неужели может быть какая-то опасность?» – подумал он. Ему не верилось. Но он невольно насторожился и не сомкнул глаз всю дорогу.
До косы доехали благополучно. Ноги приходилось держать на полозьях нарт. С непривычки они одеревенели. Чумбока помог подняться.
– А че тибе испугался? – вдруг весело спросил он при всех казаках и матросах, встречавших Римского.
