Чумбока что-то уже знал! Его наградить надо, да горд, не берет наград!
Пришли Сгибнев с супругой, капитан-лейтенант Бутаков, офицеры с «Дианы», появился Петров.
Утром Невельской и Римский выехали на Коль. С ними вместе поехал рослый купец, похожий на ученого. Он возмущен поступком Муньки и говорит, что общество купцов давно недовольно им.
Огромные деревья стояли, держа на ветвях целые сугробы.
– Меня заботит, что нет почты от Николая Николаевича, – говорил Невельской. – Что там у них в палатах? Пора бы уж известить нас. Так, одно за другим, дела и заботы сыплются на мою голову! Невельской, вертись по солнцу!
Зима быстро проходила.
Еще летом и осенью к устью Амура в залив Счастья один за другим приходили компанейские транспорты из Аяна и Охотска. Из этих городков вывозилось компанейское имущество, товары, меха, оборудование мастерских, мебель и сундуки чиновников. Оказалось, что в маленьком Аяне были огромные запасы продовольствия. Бочки с маслом стояли там годами, в то время когда годами же Амурская экспедиция голодала. Но теперь ждали врага и боялись, что он все захватит, явившись весной с кораблями. Все обнаружилось. Настоящие богатства стали видны лишь во время эвакуации.
Екатерине Ивановне даже удалось купить пианино у одного из торговцев, вывезшего свои товары и вещи на казенном транспорте из Аяна.
Так зима с пятьдесят четвертого года на пятьдесят пятый была первая неголодная зима на устьях Амура.
Вечерами офицеры играли в карты или готовили любительские спектакли. «Все это очень мило, – думал Невельской, – и жизнь входит в провинциальную колею. Благодаря врагу мы сыты…»
За игрой он часто ходил картой невпопад, начинал горячо рассуждать.
Оставаясь один, он шагал из угла в угол, и тогда Катя, знавшая, что у него на душе, появлялась из маленькой комнаты с Олей и старалась оживить и рассеять мрачные думы мужа.
Да, она понимала, эта сытая зима с картами и обществом была в то же время первой, во время которой муж совершенно не мог производить никаких исследований. Руки его были накрепко связаны.
Его семья сыта, вокруг него общество, по вечерам он играет в карты, и танцует, и веселится, но дело его стоит. А он бы мог быть на Самарге, мог поставить пост у самой корейской границы, в гавани, которую Путятин назвал именем Посьета. До прихода сплава и приезда губернатора, чего он так ждал, он еще смел поступать самовольно. Теперь посты сняты всюду, с Сахалина и из Хади все убрано для того, чтобы все войска были собраны в кулак. Силы велено не распылять.
«Бог знает, что тут будет еще… Как снимем все с Камчатки, как доставим сюда, как закончится война? Какие силы врага явятся сюда? И что будет дальше? Когда займем южные гавани? Каковы будут тут города, селения, порты, флот? Сколько лет пройдет?» – вот его мысли.
Он говорил, что добьется своего, что сюда, на эту благодатную землю, потянутся во множестве люди, когда падет крепостное право. Жизнь «здесь», по его словам, во многом зависела от жизни «там», как экспедиция от аянских амбаров, в которых, оказывается, все было, когда они голодали. Когда будут открыты «амбары» России, все оживет и здесь, и Сибирь преобразится.
Он – военный моряк – мечтал, как и в юные годы, о дружбе и связях с Китаем и Америкой, о русском флоте на океане. Годы и седина не переменили его.
– Еще ничего не закончено! – сказал он, вставая с дивана, возбужденный Катиной игрой на пианино. – Еще все впереди…
Он ждал ледохода и энергично готовился к новым открытиям.
Утром, при сильном ветре с юга, все население поста собралось на берегу.
Раздался грохот, подобный сильнейшему орудийному залпу. Амурский лед лопнул наискось от берега до берега во всю многоверстную ширину реки. Сразу же его пласт покатило на берег, било и ломало о кручу и громоздило обломки под обрывом, на котором стоял Николаевский пост. Через пять минут там была гора битого льда в несколько сажен вышиной. Река зашуршала и пошла, и середина ее вдруг открылась и стала по-летнему голубой и чистой.
Катя радовалась просветлевшему взору мужа. Румянец заиграл на его щеках. Казалось, он надеялся, что уйдет лед и руки его будут развязаны.
Он полон забот и снова устремлен в будущее.
«Но не ждут ли его новые разочарования?»
Его мечты, исполненные человеколюбия, были высоки и благородны. На деле, кажется, получалось что-то другое, не совсем то, о чем он мечтал.
Да, река занята, прибыл сплав, движение открыто, найден удобный выход к морю. И построены казармы, гауптвахта, назначены чиновники, появились первые полицейские чины; первые торговцы, прибывшие со сплавом, не отличаются гуманностью; чиновники говорят о том, что тут гибель людей неизбежна и кровь должна литься, это естественно, и что сюда надо прислать каторжников, а сами мечтают о наградах…
Великие замыслы, оказывается, не могут быть исполнены совершенно! И великие подвиги не могут быть сразу признаны!
– Какая прелесть! – забываясь, говорит Невельской, глядя на огромную реку и держа под руку Екатерину Ивановну.
Трудясь ради этой реки всю жизнь, он впервые видел на ней весну.
Чумбока столкнул на воду берестяную лодку и помчался на ней по чистой воде, гребя как бешеный, словно руки его за зиму истосковались по тонкому
